– В морг?

– Опознавать! Как какой труп подходящий, меня и вызывали…

– Почему ты мне не говорила?

– Да зачем… зачем тебя… вол… волнова-ать…

И Ася зарыдала, некрасиво сморщившись и распустив рот – слезы полились ручьями.

– Ах ты, господи…

Алымов усадил ее на колени, Ася обняла его за шею и плакала, как в детстве, горько и безудержно. Он и утешал ее, как ребенка:

– Ты моя маленькая, ты моя девочка… Обидели Асеньку злые люди… Горе мое луковое!

– А ты говорил – сча-астье! – обиженно протянула Ася, всхлипывая.

– Ты мое счастье, моя рёвушка-коровушка! Давай-ка умоемся, да?

Он умыл ее над раковиной – точно так же, как после пожара, но теперь Ася не дергалась. Она вдруг сдалась. Какие глупости – выдерживать фасон и водить Алымова на длинном поводке! Что он, собака, что ли? Он самый родной, самый любимый, единственный! И провались все пропадом.

Любимый и единственный озабоченно заглянул ей в глаза:

– Успокоилась? Прости, зря я на тебя так на-ехал. Может, еще ничего и не случится. Придет твой Эдик как миленький, и вы прекрасно разведетесь.

– Он вовсе не мой!

– Хорошо-хорошо! Ну что, поехали домой?

Конечно, Эдик не пришел.

Алымов не сказал Асе ни слова. Вот просто ни словечка. Делал вид, что ничего такого не случилось, хотя сам просто исстрадался: ведь это он во всем виноват. Если бы вел себя иначе, Ася не сбежала бы на целых тринадцать лет и не вышла бы замуж за этого идиота – Сергей уже знал, что ее свадьба состоялась через пару месяцев после его собственной. А раз виноват, значит, надо как-то исправлять – это Алымов понимал и уже начал действовать.

Ася слегка порыдала, пока его не было, и потом целый вечер смотрела на Сережу виноватыми глазами. Все это время в ней происходила какая-то концентрация любви, и Ася с трудом удерживалась, чтобы поминутно не прислоняться к нему, не дотрагиваться до него, не целовать склоненную шею – он учил текст очередной пьесы. Ася уселась рядом на диване и смотрела, как он шевелит губами, поднимает брови, откидывает пятерней волосы назад, – и вздыхала. Сергей сказал, не отрываясь от чтения:

– Ну, не вздыхай, не вздыхай. Все будет хорошо. Я сам займусь твоим Эдиком.

Ася не ответила, Алымов повернулся к ней и взглянул поверх очков:

– Не переживай, говорю.

И замолчал, увидев, какое у Аси лицо. Подвинулся ближе и обнял:

– Боже мой… Это так сильно?

– Да. – Она нервно улыбнулась. – Почти невыносимо.

Сергей прошептал, глядя в ее глаза, полные такой неимоверной любви, что у него перехватило дыхание:

– Ты же знаешь, дорогая, я не умею все это говорить. Но я так счастлив. Так благодарен…

Он целовал ее очень трепетно и нежно, как будто совершал некий ритуал: сначала висок, на котором билась тоненькая жилка, потом щеку, подбородок, мочку уха, закрытые глаза, кончик носа, уголок рта, шею… Наконец, коснулся ее губ. Ася ответила, и они долго целовались, словно пили с уст друг друга волшебный напиток и никак не могли насытиться. А потом так же нежно и долго любили друг друга.

– Поцелуйных дел мастер, вот ты кто, – вздохнула Ася, проводя рукой по его груди.

Сергей рассмеялся и накрыл ее руку своей:

– Так у меня ж черный пояс по этому делу, не знала?

– Тренировался много, да? – невинным тоном спросила Ася, другой рукой ухватив его за ухо. Но Алымов не поддался:

– Это ты меня научила, – серьезно сказал он. – Всему научила: поцелуям, нежности, любви. Всему.

Приближался Новый год, а с ним и новое испытание для Аси: первый выход с Алымовым в свет. Театр традиционно устраивал капустник, который обычно совпадал с днем рождения художественного руководителя: Валентин Георгиевич ухитрился появиться на свет как раз 31 декабря. Ася трусила заранее: она еще ни разу не общалась с Дедом, который, как уверял Сергей, ее прекрасно помнил и все время передавал приветы.

Ася волновалась так, что немели руки, и боялась смотреть по сторонам: все эти актрисы – такие шикарные, элегантные, раскованные! И хотя Сергей все время пел, что она тут самая красивая, Ася все равно дергалась. У нее в жизни не было такого дорогого платья и таких высоких каблуков! К тому же пришлось отказаться от привычного хвостика – ей сделали затейливую прическу, и Асе все время казалось, что она несет на голове кувшин с водой, который надо как-то ухитриться не расплескать. Да еще ей предстояло выдержать все в одиночку, потому что Алымов вместе с Саввой вел представление, и даже Вера Павловна не могла составить компанию, так как тоже была занята в одном из номеров.

– С тобой Ольга будет, жена Саввы, – утешал Алымов. – Ты с ней не знакома?

– Нет.

– Вот и познакомишься наконец.

Меньше всего на свете Ася мечтала познакомиться с женой Саввы, но делать было нечего. Ольга была тоже небольшого росточка – светловолосая, очень милая и простая. Алымов с Саввой, познакомив своих женщин, отправились за кулисы. Ольга улыбнулась:

– Вы совсем не такая, как я думала. И Сережа с вами другой. Очень сильно влюблен, светится весь. Слушай, а давай сразу на «ты»?

– Давай! Правда, светится? – обрадовалась Ася.

– А ты сама не видишь?

– Я никак не привыкну.

На сцене тем временем разворачивалось действо. Дед, наряженный в костюм Деда Мороза, сидел слева на маленьком кожаном диванчике и принимал поздравления. Столик, стоящий перед ним, уже ломился от даров, а вокруг постепенно образовывалась целая клумба из букетов и корзин с цветами. В глубине сцены стояла огромная елка, украшенная театральными масками, а по верхнему занавесу вилась надпись: «Поздравляем Деда со 150-летием!» – организаторы сложили все вместе: 74 года Валентина Георгиевича, 26 лет на посту художественного руководителя театра и 50 лет с начала творческой деятельности. Алымов с Саввой то и дело заставляли зал смеяться – они были очень хороши в паре: невозмутимый и элегантный Алымов в очках, сдвинутых на кончик носа, и нелепый Савва в смокинге не по росту.

Ближе к концу представления на сцену выпорхнула Вера Павловна, и Ася не сразу ее узнала в ярком театральном гриме и пышном парике. Савва отрекомендовал Веру публике как представительницу «коллектива бывших жен». Ядовито-фиолетовое платье с турнюром, перчатки, огромный веер – Вера приблизилась к смеющемуся Валентину Георгиевичу, кокетливо вручила ему веер, села рядом и эффектно откинулась на спинку диванчика, положив ноги ему на колени: «Махайте на меня, махайте! Рядом с вами мне не хватает атмосфэры!» Под аккомпанемент гитары и скрипки она весьма чувствительно спела романс из чеховской «Свадьбы»: «Скажи, зачем тебя я встретил? Зачем тебя я полюбил? Зачем твой взор улыбкой мне ответил и счастье в жизни подарил?» Дед подыграл ей, и они допели вместе: «Тебя отнимут у меня, ты ведь не мой, я не твоя!»