Через полчаса группа погрузилась в автомобиль. Мартынов пообещал майору, что сегодня на турбазу приедет еще один оперативник в поддержку Валере. Засаду в доме Редькина решили не устраивать, так как Смирнов предупредил: ночью на каждое его неосторожное движение лаем реагировали соседские собаки за двумя заборами, Федя этот непорядок мигом засечет и в дом уже не сунется. Игорь попросил Гущина быть настороже и переселить фон Маргаритовну из хозяйского дома в гостевой. Всегда быть на созвоне!

Уехали.

Стас остался один посреди улицы. Куда идти, он, признаться, совсем не знал. Когда Львов сопровождал процессию во главе с Поплавским к простреленному потолку, то успел сообщить, что Евгения и Аня поехали в столицу за покупками. Их Влад повез. Янина, собиравшаяся ехать с ними, в последний момент передумала и отказалась. Напрашиваться в компанию к Львову, понятно, не хотелось. Возвращаться в спальню, где на место разбитого стекла поставили фанерный лист, лежать на кровати и смотреть в пробитый дробью потолок? Увольте.

Майор прошел через ажурную калитку и сразу же увидел Дмитрия. Тот, согнувшись и опираясь локтями на перила веранды, смотрел перед собой, не замечая появившегося Гущина. В руке Львова безвольно повис почти пустой бокал-тумблер, и вряд ли темная жидкость, плескавшаяся на донышке, могла быть чаем. Выглядел Дмитрий столь потерянным и мрачным, что у Гущина невольно возникла к нему жалость. И на какой-то момент появилась мысль: а не ждет ли Дима гостя, не готов ли к разговору со следователем?

Но оказалось — нет, не ждет. Едва Гущин сделал шаг вперед, Львов перевел на него незрячие глаза… медленно разогнулся и, повернувшись спиной, направился в дом, явно демонстрируя, что не намерен придерживаться хоть каких-то приличий гостеприимства.

«А пошел ты, товарищ, к лешему, — невесело подумал Гущин. — Тоже мне, царь горы нашелся».

Стас прошаркал по дорожке, повернул за угол дома, и глазам его предстала прелестная картина: на ровной изумрудной лужайке, на фоне покрытого «изморозью» ракитника, разросшегося по противоположному берегу, у мольберта стояла девушка, облитая солнцем. На голове Янины сидела широкополая соломенная шляпа, укрывавшая ажурной тенью плечи, на бедра, поверх целомудренного закрытого купальника, повязан большой яркий платок. Концы парео трепетали под порывами легкого ветерка, казалось, девушка — сказочная птица с развевающимся хвостом.

Стас постоял, полюбовался и подумал: «Не помешаю ли?» Но, решившись, пошагал по мягкому газону к художнице. Неслышно встал за спиной Янины и через ее плечо посмотрел на акварель. Вгляделся в цветовое сочетание прибрежной полосы, реки и серебристой листвы ракитника… Майор не относился к тонким знатокам живописи, а говоря начистоту, ни черта в ней не понимал. Но то, что акварель Янины производит угнетающее впечатление, почувствовал. Вода казалась мутной, хотя, возможно, девушка еще не успела придать незавершенному полотну блики солнечного света. Песок был жестким и окаменевшим, на него Янина уже положила темно-коричневые полоски тени от реек железной изгороди. Из ветвей ракиты исчезла жемчужная прелесть — листву как будто присыпало пеплом.

— Хорошо, что вы ничего не говорите, Станислав, — не поворачиваясь, неожиданно заговорила художница.

Стас удивился: откуда девушка узнала, что к ней подкрался он? «Наверное, по шарканью определила. Услышала, как трость скребется по газону», — предположил майор и поинтересовался:

— А почему?

— А потому что не люблю, когда люди, ничего не понимающие в живописи, начинают бросаться дежурными фразами вроде «чувствуется настроение» или «ах, как много воздуха!». — Янина кинула через плечо насмешливый взгляд и, заметив смущение майора, негромко фыркнула: — Вы собирались сказать нечто подобное?

По сути — в точку. Стас собирался как-то завязать разговор и готовился ляпнуть что-нибудь такое-эдакое из экскурсионно-музейных воспоминаний. Но как только, можно сказать, попался, то рубанул всю правду-матку:

— У вас дурное настроение, Янина, но я не собирался этого отмечать.

— О как! — подняла брови девушка. — Чувствуете, значит?

— Ну… это не особенно и трудно. Хотя я и не знаток…

— А хотите знать, какое у меня сегодня настроение, господин «не знаток»? — перебила Янина.

Стас не успел кивнуть, девушка взяла стаканчик для полоскания кисточек с почти черной водой и резко выплеснула содержимое на незавершенную картину.

— Вот такое у меня настроение! — Янина повернула к сыщику лицо с запылавшими щеками и прищурилась.

Но Стас смотрел не на нее, а на огромное пятно, которое, словно пробоина в реальности, осталось на бумаге. Грязная вода размыла и утягивала за собой и без того безрадостные краски, стекала на траву…

Гущин, признаться, недолюбливал богемных девиц с экзальтированными выходками. И сейчас был неприятно удивлен тем, что и Янина оказалась из их числа: выплеснула злость и воду на работу и ждет от сыщика реакции.

Зачем? Что она хочет этим показать? Напрашивается на душещипательную беседу, на вопросы?

— Простите, — продолжая удивлять, заговорила девушка. — Вы правы, у меня сегодня пакостное настроение, все валится из рук, ничего не получается. Хотелось побыть одной…

— Я помешал?

— Вы? — хитро улыбнулась Янина. — Вы-то мне совсем не помешали, Станислав.

В словах, а особенно в тоне старшей дочери Львовой сыщику послышался намек. Он вспомнил, как Дмитрий говорил, что Янина отказалась от поездки в магазин в последний момент, а маму и ее сестру Владислав повез…

«Она что, ухажера сплавила?! — появилась догадка. — Сказала, что едет, Владик, разумеется, предложил себя в шоферы, а когда Янина в последний момент отказалась, ему уже было неудобно идти на попятную?»

Судя по плутоватому выражению лица Янины, сыщик угадал. Девушка принялась собирать кисточки и краски.

— Попьете со мной чаю? — предложила следователю.

— Лучше кофе, — улыбнулся Стас, с утра успевший только наспех сделанный бутерброд проглотить.

— Отлично. Наши еще не скоро возвратятся, Нюра поехала выбирать подарок на день рождения Максима, соседского паренька. — Дочь Львовой повернула к сыщику лицо и смешно наморщила нос. — Событие. Последние два года, когда мы в августе собирались в Игнатово, Макс, как нарочно, уезжал с родителями на курорт. В этом году срослось. И молодежь идет в загул.

— У Нюры первая любовь?

Художница, вернувшись к сбору принадлежностей, вздохнула:

— У нас здесь у всех первая любовь случалась. Игнатово — знаковое местечко для всей нашей фамилии. Макс, кстати, неплохой паренек, Нюра по нему, — Янина закатила глаза, — всю зиму сохнет. Ждет не дождется лета.

«Понятно, почему Аня закатила матери скандал, когда та предложила уехать, — подумал Стас. — В Игнатово все наконец „срослось“, а тут — мы уезжаем, дочки, срочно…»