— Запомни, — улыбнулся Владимир Викторович, — Заполье.

Отец, продолжая улыбаться, поплыл в сторону, растворяясь вдали. Растворилась и беседка, и весь мир. Навалилась темнота, из которой кто-то вышел и лег рядом с ней…

Синицына поднялась, вышла из ванной, потом из комнаты, прошла по коридору к кабинету отца, открыла дверь, несколько мгновений подождала, прислушиваясь к тишине дома. Перешагнув порог, включила свет и направилась к столу. Два стареньких мобильных телефона обнаружились в нижнем ящике рабочего стола, среди исписанных записных книжек, древних дискет, конвертов с выцветшими поляроидными снимками и поздравительными открытками. Тут же покоилось зарядное устройство, подходящее к обоим мобильникам. Варя поставила один из аппаратов на подзарядку и проверила список телефонов. Обнаружила номер мамы, свой и даже своего офиса. Снова посмотрела на выдвинутый ящик и увидела еще один почтовый конверт. Достала его — внутри оказался лист бумаги. И не просто лист, а письмо.

Дорогой Володя. Пишу, чтобы объяснить то, что не могу сказать лично и по телефону не смогу. Ты, конечно, можешь думать, что я ушла к Олегу, потому что он богат и умеет зарабатывать, а ты, хоть и пашешь как проклятый, забыв про семью, всегда остаешься нищим. Совсем нет! Я тебя любила, и сейчас ты мне не безразличен. Но то, что произошло у нас с Олегом, — вовсе не случайная связь. Он любит меня давно, только боялся признаться в этом. Да и он мне всегда казался идеалом рыцарства — он из тех, кто может положить к ногам любимой женщины весь мир, а ты, чтобы сделать подарок жене, чтобы подарить ей элементарный букетик, должен занимать у коллег, которые ничем не лучше тебя.

И потом, Омельченко — глубоко порядочный человек. Когда я спросила, что у тебя за командировки, может, ты придумываешь их сам, чтобы посещать какую-то женщину, твой друг не ответил, но посмотрел на меня так, что стало все ясно, сердце меня не обмануло. И столько было в этом взгляде сочувствия, понимания и нежности, что…Что случилось — то случилось. Не хочу мешать твоему счастью на стороне. Постарайся только дочку не забывать, ведь она искренне любит тебя, и делить ей с тобой нечего. Олег пообещал купить в ближайшее время большую квартиру, и мы с Варей скорее всего переберемся туда. А ты можешь оставаться в нашей с кем хочешь. Только смени кровать, я не хочу, чтобы после меня на моем месте лежала другая — расчетливая и подлая. Хотя на что с тобой можно рассчитывать! Но это уже ее проблемы. Не будем ссориться и расстанемся, как интеллигентные люди. От всего сердца желаю тебе успехов и счастья.

Судя по ненадписанному конверту, письмо отправлено не было. Мама, конечно, не решилась. А потом этот лист бумаги каким-то образом попал в руки отца, и тот решил сохранить его — непонятно только, для чего.

Нехорошо, конечно, читать чужие письма. Но ведь мама — не чужой человек. Письмо было злое и глупое, а ведь она никогда не была злой и глупой. Видимо, та нищета, которую еще помнит Варя, достала маму. И она сделала то, что посчитала нужным сделать, чтобы изменить свою жизнь и жизнь дочери к лучшему. А скромность мужа приняла за вечное ярмо слабого человека. И вряд ли вернувшийся домой муж объяснил ей, что удачливый бизнесмен — это он сам, а партнер по предприятию — просто присосавшийся к чужим деньгам старый приятель, который по-своему решил завладеть фирмой, отбив у друга и начальника симпатичную жену, а вместе с ней и весомый пакет акций. Отец ничего не объяснял, он просто вернулся и попросил прощения. Варе вдруг стало очень жалко маму за тогдашнюю наивную расчетливость. А еще больше стало жалко отца, который когда-то на крыльце детской дачи в растворившемся во времени поселке Заполье…

В старом телефоне не было списка входящих и исходящих звонков, но сохранился журнал, куда отец скинул, видимо, важные для него эсэмэски. Увидела Варя и свое сообщение, забытое ею самой:«Дорогой папочка. Поздравляю тебя с днем рождения. Желаю тебе здоровья и счастья. Обещаю хорошо учиться и никогда тебя не расстраивать».

Наибольшее количество сообщений было от некоего Олега. И поскольку большинство из них походили на деловую переписку, Варя не сомневалась, кто был отправителем. Последнее поступило менее полугода назад, а это означало, что телефон был действующим, отец оставил в нем сим-карту.

То самое последнее сообщение напоминало угрозу:

Володя, если ты считаешь, что со мной можно обращаться как со щенком, то глубоко ошибаешься. Верни то, что должен, а то тобой займутся очень серьезные люди. Подумай о семье!

Варя стала просматривать и другие послания, когда вдруг поняла, что мозг у нее работает четко и сознание ясное, как обычно, как всегда, не считая, конечно, последних нескольких дней. Она вернулась в свою просветлевшую от встающего солнца комнату, легла в постель. И почти сразу услышала доносящиеся из коридора осторожные шаги, а когда Жанна без стука проникла в ее спальню, сказала:

— Выключи свет в ванной, все равно ты мимо проходишь.

Сушкова вздрогнула, как будто ее попросили сделать нечто совершенно ужасное. Но щелкнула выключателем, а потом попыталась улыбнуться:

— Замечательно выглядишь. Я так и скажу Андрею, что ты явно на поправку пошла.

— Он тебе звонит?

Подруга кивнула:

— Он так переживает за тебя. У него билет на завтра.

Через день он прилетел. Долго целовал Варю. А главное, преподнес ей обручальное кольцо с брильянтом. Сушковой он привез в подарок швейцарские часики. Жанна тут же нацепила их на запястье, а потом поднимала и опускала руку и даже помахивала ею, чтобы посмотреть, как переливается синее сапфировое стекло циферблата и блестят синие камушки на браслете. Андрей косился на школьную подругу невесты, словно ожидая, когда та наконец перестанет уделять все внимание подарку.

Наконец это произошло, и Жанна спросила без всякой связи со своей радостью:

— А свадьба-то когда?

— Послезавтра, — улыбнулся молодой человек, — Владимир Викторович сам назначил этот день. Просил только, чтобы после регистрации мы сразу летели к нему. Если бы можно было в Италии зарегистрироваться, мы бы улетели туда раньше…

— Как послезавтра? — удивилась Синицына.

— А ты против? — вскинул брови Андрей. — Можно, разумеется, подождать, но зачем? Распишемся — и сразу к твоим родителям. Хотя сразу все равно не получится. Отметим вечером здесь узким кругом. Переночуем, а потом в аэропорт — и в Геную. Туда не каждый день рейсы.

— Но ведь папа в Швейцарии, в больнице.

— Ему уже сделали операцию. Все хорошо, можно не волноваться. И как раз к нашему прилету его выпишут.

— Быстро как! — восхитилась Сушкова. — В нашей больнушке его бы целый месяц мурыжили и еще бы денег содрали немерено.

— И там тоже содрали, можешь не сомневаться, — заверил молодой человек, — но зато есть результат.

— Мне надо ему позвонить, — сорвалась с места Варя.