– Здесь все, – вещал он громким шепотом, – уставы, тридать третий шпангоут, лай караульной собаки, правила кораблевождения, командные слова, история военного искусства, тяжесть А-Ка-Эма, самоволка, на одного линейного дистанция, поправка на дрейф, белые перчатки и кошмарный сон матроса на губе.

Он засунул пельмешку в солонку и примял ее вилкой.

– Видишь? Главный раздел мозга заполнен. Больше туда ничего не влезет. А теперь, глянь-ка…

Витя зацепил освободившейся вилкой соленый помидор с тарелочки, полученной нами на раздаче в качестве блюда под названием «салат из свежих овощей».

– Это, – пояснил он, – масса информации и опыт научного работника. Тут, сам понимаешь, – теории, интегралы, симпозиумы, семинары, эксперименты, горы бумаг, ночные прозрения, сколиоз, схемы, ошибки в расчетах и прочая хрень.

Моя попытка вставить слово в эту тираду была пресечена недвусмысленным движением вилки с помидором.

– Теперь, – заявил Витя, – для превращения офицера в ученого надо выкинуть из его мозгов пельмень и вставить туда помидор.

Эта процедура и была незамедлительно произведена перед моим слегка затуманенным взором.

– Напоминает квантовую теорию. Но бывает, что возможно и совмещение всего этого в одном индивидууме, – прокомментировал я.

– Не умничай. Увы. Только у гениев и идиотов.

Виктор допил водку из стакана, закусил, располовинив последовательно помидор и пельмень, и засунул остатки закуски в баночку, знавшую некогда и лучшие времена.

– Вот тебе твое совмещение, – мой собеседник начал утрамбовывать содержимое солонки вилкой. – ПЕЛЬМИДОР – это и есть военный ученый. Уродливое, противоестественное и нежизнеспособное творение. Ни то, ни се. Завтра присмотрись к ним в коридорах нашего НИИ. Все, как шпионы во вражеском стане. Глаза отводят. Шифруются. Военные боятся, что распознают их научную ущербность и отправят в войска пинком под зад, а шпаки яйцеголовые опасаются раскрыть себя в своём пацифистском естестве и потерять погоны вместе с окладом за воинское звание и неуклонным карьерным ростом.

– И как же ты управляешься здесь с ними?

– Нормально. Главное не показывать, что все про них понял. Делаю вид, что я как все. Читаю что-то, пишу отчеты, на семинарах выступаю.

– Как это?

– Видишь, – Виктор положил на стол свою кожаную папку, открыл молнию и показал ее внутренности, – здесь все, что мне необходимо.

Папка была почти пуста и содержала только толстую пачку перфокарт от ЭВМ первых поколений и красную повязку с надписью «дежурный». Я пожал плечами.

На этих карточках написаны специфические термины, которыми все перекидываются в нашем НИИ. Я их из отчетов повыписывал и на слух словил. Потом по словарям порылся и добавил пояснения. Правда, и из пояснений тоже часто ни хрена не поймешь. Но я эти словечки в разговорах и всяких обсуждениях запускаю и жду реакции. Потом пишу пояснения к пояснениям и, считай, что готов к любой околонаучной конференции.

А повязка зачем?

Ну, это если куда-то пройти надо или наоборот, – смыться быстро откуда-то. Напяливаю повязку и пру локтем вперед, дескать, мне срочно по служебной необходимости. Тут в НИИ столько дежурной службы, народу и ограниченных проходов, что никто липу и не распознает.

Я взял несколько карточек и с интересом просмотрел словарный запас Виктора. Чего тут только не было: пределы апертуры, перманентно, аппроксимация гладкой кривой, трансендентный, преобразование Фурье (обратное), апостериори, коллимированный пучок, интегральная функция, нечеткое множество, сети Петри, когерентность, эллипс рассеяния… Задержавшись на одной из карточек, я прочел чернильный текст: АПРИОРНО – известно независимо от опыта. Ниже, карандашом и покрупней значилось: ЕЖУ ПОНЯТНО.

Про меня тут недавно в стенгазете написали: «Вдумчивый молодой ученый…», – гордо сказал Витя, – я эту свою папку называю «умный вид». Человек с пустыми руками, вроде как и не при деле. Остановит начальник и пошлет за какой-нибудь пакостью. А у меня и облик деловитый, и информационная база всегда под рукой.

Да, – восхищенно протянул я, – не каждому это дано! Боюсь, что не получится у меня…

Можешь, конечно, и на головастика переучиваться. Станешь таким, как майор Лискин из двадцать третьего. Тот позавчера в патруле был и бойца-дембеля за искажение формы задержал. А парень так мозги майору законопатил, что Лискин ему червоне на дорогу дал и на вокзал проводил. К вечеру того бойца уже нормальный патруль на этом же вокзале взял, когда отличник заканчивал лискинский подарок пропивать…

Мы задержались еще на часок-другой в этой пельменной. Вспомнили однокашников и сослуживцев по флоту. Выпили за каждого, кроме ли недостойных и противных, которых было не так уж и много. В общежитие я отправился с каким-то тяжелым чувством неясной жизненной перспективы.

* * *

Утром, когда я добирался на службу, кто-то приложился сверху к моей белой фуражке грязной пятерней. Трамвай был переполнен, и не было ничего удивительного в том, что некто с пролетарским напором попытался столкнуть меня с нижних ступенек для ускорения движения транспорта. Появившись в отделе, я снял испачканный чехол и, спрятав осиротевшую фуражку в нижний ящик стола, отправился на стирку в туалет, где, как водится, не было ни мыла, ни порошка. На поиски жизненно необходимых стиральных средств я двинулся в противоположное крыло здания и после долгих хождений по этажам выпросил наконец кулек порошка у уборщи. Потом перекурил напротив буфета. Выпил в буфете соку и забежал на минутку в библиотеку. Затем аккуратно отстирал свой белый-пребелый чехол и отправился на рабочее место. Всего-то я отсутствовал около часа, но этого оказалось достаточно для радикального изменения обстановки в помещении. Все выдвижные ящики в шести рабочих столах были перевернуты, а их содержимое вывалено на пол, шкафы открыты нараспашку, а моя фуражка, чьи-то коричневые ботинки и китель цвета хаки валялись в углу около мусорной корзины.

– Что случилось? – поинтересовался я, с опаской оглядевшись вокруг.

– Руководство НИИ проверяло состояние порядка в отделе по случаю ожидаемого визита представителей Генштаба. Оценка – неудовлетворительно. Приказано все сделать параллельным и перпендикулярным, – произнес начлаб подполковник Колтанов. – А тебя где носило?

– Дело было одно, – ответил я уклончиво, – а с чего это мою парадную фуражку выкинули?

– Ничего себе, парадная, – отозвался начлаб, – страшнее моих ботинок, что рядом покоятся. А им еще и трех лет нет.

(Надо сказать, что флотская белая фуражка без чехла действительно производит неприятное впечатление по причине торчащей сверху сероватой тканевой основы с выдающимися во все стороны обрывками ниток.)

– Никакого понятия о флотской форме нет у нашего зеленого командования, – буркнул я, отряхнув фуражку и приводя ее в нормальное состояние.

Все присутствующие внимательно и с интересом наблюдали процесс заталкивания пружины во влажный еще белый чехол с последующим водружением оного на базовую часть фуражки. Показ преобразования «седла» путем легкого смещения пружины в разгильдяйский «гриб» поверг публику в полное изумление. Я повторил эту операцию «на бис».