— Ну да, невеликая, — стоял на своем Сазонов. — Признаюсь тебе: я простой человек и меня страшит возможность одиночества.

Лазарев засмеялся:

— Она тебе грозит меньше всего!

— Не скажи… Мы не можем ждать милостей от природы. А одиночество — это дамоклов меч каждого. И тебе стоит соображать мозгой насчет себя. Великие люди осуждены на вечное одиночество. Так что тебе на роду написано… Твоя Майя не в счет, сам понимаешь. Некий итальянец утверждал, что гениальность — просто-напросто одна из форм безумия. Наверное, это правда. Вообще людей с преувеличенными способностями трудно признать нормальными людьми. Возьмем обжор, сладострастников и мыслителей. Вполне допустимо, что чрезмерно развитый мозг — это обычное уродство, подобно расширенному желудку. Всего-навсего. — Гоша весело расхохотался. — Так что мы с тобой в этом вопросе недалеко друг от друга ушли. Игорь смутился:

— Не надо так бросаться словами… Это опасно. О каком моем величии ты болтаешь?

— Брось, Гор, не прикидывайся праведником! Недавно сам Долинский так и заявил при всех: скоро весь мир услышит и узнает эту фамилию — Лазарев! Это о тебе, значит, Васильич! Дошло? У меня ужасно второй день болит печень… Все-таки у меня рак… Или камни. Вот смотрю недавно балет по телику и думаю: «У этих плясунов камней в почках точно не бывает — все вытанцовывается!»

Игорь с досадой отмахнулся.

— Так почему же ты такой хмурый? — повторила Вера. — Кажется, причин для этого никаких — нефть нашел и разбогател в одночасье… Даже не играя в игру «Как стать миллионером». Ловкач ты и везунчик по жизни, Ситников!

Дмитрий, ничего не отвечая, сбросил сандалеты и прошлепал в комнату. Полы блестят, как всегда, кастрюли на кухне сияют, ковры выбиты до стерильности… Жена оказалась отличной хозяйкой — все кругом вымыто-вычищено, выстирано-выглажено, всегда обед из пяти блюд и уроки за дочку сделаны на «отлично».

И жить бы Ситникову да радоваться… Только никакой такой радости из их уже многолетней семейной жизни не получалось. Смешно сказать, но Дмитрия раздражало в последнее время буквально все, а в частности именно Веркина безупречность. Ну просто упрекнуть не в чем! Привязаться не к чему! А жить с женой долго, ни к чему не цепляясь, — это скука смертная. Даже врагу злейшему такого не пожелаешь! Не то, не то…

Идеальная жена офицеру Ситникову не снилась, не мерещилась. Он и жениться тогда не собирался. Хотел выйти в отставку, уехать к себе в Москву, устроиться в порт или еще куда-нибудь, обязательно возле воды… Вставать на заре и смотреть на плавно скользящие волны, по которым давно томилась и тосковала душа…

И тот пьяница запойный — Виталий Кудреватов (Кудреватый! — ржали солдаты) — стал последней каплей в чаше ситниковского терпения.

Сдав его с рук на руки обрадованному генералу, Дмитрий пошел писать рапорт об отставке. На полпути его остановила девушка с милыми, застенчивыми, высоко поднимающимися к вискам глазками.

— Спасибо вам… — робко сказала она. — Я Вера Кудреватова…

— А-а, очень приятно! — злобно оскалился Ситников. — Нужно получше следить за своим беглым супругом! А то он у вас совсем избегается! И вообще, лечить его не помешает…

— Я лечила, — грустно сказала девушка. — Пробовала… Ничего не вышло… Таких вылечить можно, только если они сами хотят этого. А Виталий ничего не хочет… Я медсестра. Это мой брат. Старший.

— Поздравляю вас с таким родственником! — гавкнул Дмитрий. — И как же вам удалось, медсестра, бросить этакие силы на поиски своего разнесчастного братца?!

Она покраснела и замялась.

— Я… очень просила его найти… Одного человека из министерства… Я ему уколы делала…

Ситников окинул ее с ног до головы полным ненависти взглядом. Просила, видите ли… Знаем мы, как это делается… Темной порой, без свидетелей… Ночная кукушка всех перекукует… И военные дяди из министерства тоже люди…

— Вы обо мне что-то нехорошее подумали, — прошептала Вера.

— Как заслужила — так и подумал! — буркнул Дмитрий. — А от меня что нужно?

— Я… поблагодарить только… — совсем потерянно пролепетала она.

— Ну, поблагодарила — и проваливай! — И Ситников зашагал дальше.

Но, сделав шагов десять, вдруг остановился и оглянулся. Словно что-то его толкнуло… Не то, не то…

Вера стояла на дорожке и смотрела ему вслед полными слез глазами.

Работать с новой операционной сестрой Игорю не просто понравилось — он восхитился ее собранностью, стремительностью, постоянной внутренней и внешней тишиной и поразительным умением без слов угадывать любое его требование. Вере не нужно было без конца говорить: «Тампон! Зажим! Еще тампон…» Она сама абсолютно точно, безошибочно угадывала или прекрасно знала, что ему может потребоваться в следующий момент, и протягивала необходимое без слов и приказаний. Мисс догадливость…

Хотя, конечно, хорошая операционная сестра обязана в принципе четко ориентироваться в ходе операции. Иначе что же она за сестра?… Однако Вера угадывала даже там, где возникали непредвиденности. Да такие, которых и сам Лазарев предчувствовать не мог. У нее оказалось редкое, изумительное чутье. Лазарев расхваливал ее на все лады.

Их сближение началось после одного скандала.

Обычно рано утром Игорь заглядывал в реанимацию проведать своих больных, прооперированных накануне. Все отлично знали, что такой визит Лазарева — неизменен, и заранее готовились к нему, поскольку замкнутый и обычно сдержанный хирург приходил в неистовство и становился неуправляемым, если обнаруживал невнимание к больным, находил грязь или другие погрешности в работе. Лазарев требовал от медиков полной отдачи, но на такое оказывались способны далеко не все.

То утро стало роковым. Игорь, как обычно, спустился в реанимацию на третий этаж и пошел к своим больным. И потянулись к нему с каждой кровати глаза: измученные, зовущие, признательные… Разные.

— Игорь Васильич, болит очень, — несмело пожаловалась одна женщина. Ей вчера Лазарев удалил желчный пузырь. — Всю ночь не спала…

— А что же вы укол не попросили? — добродушно спросил Игорь, усаживаясь рядом. — И мучиться бы не пришлось. Вообще, вам должны были один сделать. Но можно бы и второй, попозже.

— Да, Игорь Васильич… — приподнялась на соседней кровати другая. — Какие тут уколы! Сестра на всю ночь ушла! Мы тут кричали-кричали, звали-звали… Не пришла и не отозвалась… Спала, наверное. А вот ей плохо было. — И женщина указала на соседку. Та дышала тяжело и шумно. — Ей приподняться хотелось хоть на минуту. Вы же говорили, что ей нужно понемногу садиться. А сестры нет… Пришли наконец на наши крики два молодых доктора, вдвоем ее подняли, посадили… Удивились, что у нас тут нет никого. И ушли. Они из другого блока нас услышали.

Женщина, которой ночью стало плохо, лежала в реанимации уже не первые сутки. Операция прошла успешно, но чего это стоило хирургам… Она длилась шесть часов, и после нее Лазарев и все остальные шли по коридору, пошатываясь, в мокрых, насквозь пропотелых халатах.