– Посылаешь этого шакала подальше, а с сентября начинаешь учиться в Москве, в интернате с углубленным изучением английского. Оттуда есть маза сразу поступить в МГУ.

Отец находит ответ слишком быстро: Настя победила, и ясное горькое осознание своей ненужности придает мне сил.

– Хорошо! – выпаливаю я. – Я согласна.

Это означает, что в доме и в жизни моего отца места для меня больше не будет. Это означает, что мы с Максом останемся просто далекими двоюродными братом и сестрой, которые видятся раз в несколько лет по случаю свадеб, юбилеев и тяжелых утрат, словно между ними никогда не бушевало огромное светлое чувство.

Но шаг этот – мой первый самостоятельный шаг по собственной дороге добра, пусть и невыносимо тяжелой и сложной.

– Но я не буду поступать ни в какой МГУ. После окончания этой гребаной школы ты обо мне больше никогда не услышишь! – твердо говорю я и спокойно выдерживаю долгий взгляд папы, в котором кипит холодная ярость.

Он снова поднимает бутылку, наклоняет ее к стакану и криво ухмыляется:

– Как угодно. Уясни главное – если продолжишь с ним таскаться, мать вашего инвалида вернет мне все, что ты ей отдала. С процентами. – Он огромными глотками глушит свое пойло. – Да, и не забудь Настю поблагодарить…

Там, в потайном уголке души, где я бережно прятала любовь к папе и хранила обиды на него, воцаряется тишина… Потрескивают слабые электрические разряды, угасает фантомная боль… я больше ничего не чувствую.

* * *

Плотно закрыв за собой дверь, я выхожу в коридор и натыкаюсь на Настю, с победной усмешкой поджидающую меня снаружи.

– Спасибо, что замолвила за ребят слово и предложила отцу такой вариант выхода из ситуации, – натянуто улыбаюсь я. – Прости меня за то, что я так вела себя с тобой. И еще: я не виновата в том, что была его дочерью.

Смартфон надрывается всю первую половину дня – батарея почти разряжена, но входящие от «Извращенца» продолжают беспрестанно его донимать.

Отстраненно разглядываю жужжащее и ползающее по прикроватной тумбочке чудо техники, но не прерываю его мучений. Я снова тяну время.

Как рассказать Максу о том, что мы не будем больше видеться, причинив при этом минимум боли? Я не хочу, чтобы он брал на себя ответственность за мой собственный выбор, не хочу, чтобы он думал, будто втянул меня в неприятности, не хочу, чтобы он за меня переживал…

Нельзя лишать его крыльев – свою черепашью бесцветную жизнь я смогу безболезненно прожить, только зная, что он продолжает летать где-то высоко…

Мне предстоит рывком разорвать невидимые узы, в которых мы запутались, но сделать это так, чтобы не замутилась его душа.

В страшной ситуации можно опустить руки и начать тупить, оправдываясь тем, что из нее нет выхода. Но подобное происходит лишь тогда, когда вариантов решения проблемы у тебя на самом деле много и, не выбрав из этих вариантов самый подходящий, действовать ты не начнешь. В этом и заключается смысл выбора…

А у меня выбора просто нет. Как бы больно мне ни было, я должна сделать то единственное, что должна. Без вариантов.

Звякает оповещение о полученном СМС-сообщении, и на экране всплывает текст: «Надо увидеться. Если ты не возьмешь трубку, я приеду прямо к тебе домой, окей?»

Хватаю смартфон, и пальцы нервно порхают над экраном: «Нет, нифига не окей! Давай встретимся через час в кафе». Пишу адрес первой пришедшей на ум кафешки, той самой, где еще весной я частенько тусовалась с Мартой и Олей после школы.

Быстро собираюсь, перед тем как выскочить из комнаты, оглядываю свое отражение в зеркале: кеды, клетчатое платье и зеленую шапочку на макушке – с утра Настя уже обозвала мой прикид нищебродским, а я ей лишь широко улыбнулась в ответ…

Но сейчас мне некомфортно в этой одежде – кажется, напялив ее на себя и собираясь сделать в ней то, что задумала, я оскверняю светлую идею моих друзей.

…Огромный привет тебе, Ли!..

Сдергиваю с макушки шапочку, и наэлектризовавшиеся волосы трещат и встают дыбом, снимаю кеды, через голову стягиваю платье… Бережно складываю вещи, олицетворяющие собой свободу и мечту, в черный целлофановый пакет и прячу в темные глубины шкафа, а потом заставляю себя влезть в короткую джинсовую юбку, яркий топ и уродские вишневые туфли на высоченных каблуках.

Снова смотрю в зеркало, а на меня оттуда глядит Айс Блонди – глупая бешеная стерва, которой не привыкать прятать в себе слишком много болезненной правды.

Она заметно повзрослела и выглядит надменно и круто. Отлично. Вот ей мы и доверим миссию по вызыванию омерзения к моей персоне.

Я быстро вытираю ладонью слезы и прячу глаза, а вместе с ними и половину лица с бледно-зеленым кровоподтеком на щеке, под стеклами темных очков.

* * *

Потревоженные дверью китайские колокольчики нежно звенят, затрагивая неведомые струны в душе и рождая в ней ностальгию о прошлых или пока непрожитых жизнях…

В кафе тишина, посетителей почти нет. За столиком в углу, уронив светлую голову на руки, мирно спит Макс, на меню в коричневой кожаной папке лежит его зеленая шапочка, и официанты бросают на него враждебные взгляды из-за стойки.

Если верить дяде Мише, который когда-то работал в том самом ОВД, куда отец накатал свое заявление, ребят отпустили сегодня утром, и у Макса едва ли было время как следует отоспаться дома.

Макс тихо сопит, я возвышаюсь над ним, и мысли уплывают в далекие дали. Я люблю его так, что сердце замирает, душа трепещет в солнечном сплетении, а ноги подкашиваются… Он только мой, и больное чувство собственничества грозит разорвать меня в клочья. Я пришла сюда, чтобы это прекратить.

Резко отодвигаю пустой стул, и его ножки пронзительно визжат, проезжая по каменному полу, занимаю место напротив Макса и трясу его за теплое плечо.

Он приподнимает голову, непонимающе озирается по сторонам, фокусируется на моем лице, ловит меня за руку и улыбается. Его прекрасные глаза цвета неба способны даже зимнюю ночь превратить в пронзительно светлый апрельский день, стоит ли упоминать, как они способны за пару секунд вывернуть наизнанку мою душу?..

– Даня, я так скучал, что чуть с катушек не слетел! – сообщает Макс заплетающимся после сна языком, наклоняется и дотрагивается губами до бледной кожи моего запястья.

Он запускает во мне цепную реакцию – я уже представляю, как залезаю к нему на колени, обнимаю и долгодолго смотрю в глаза, целую в губы. Я представляю еще многое из того, что могло бы быть, но продолжаю сидеть, врастая в стул, превращаясь в бездушную мертвую деревяшку. Поспешно убираю руку, пялюсь на опустевшую ладонь Макса, которая, спустя пару секунд, тоже прячется под столом.

Макс подозрительно на меня смотрит:

– Даня, тут нет солнца, можешь снять очки.