– Тогда я хочу прогуляться, – сказала я, прихватив с кровати припасенную куртку и, надевая ее на ходу, решительно направилась к двери. – Пойдемте! А то темнеет у вас тут рано, – кинула я застывшему на месте Радже.

– Бензин тоже бережете, – констатировала я, целенаправленно шагая вдоль пустой автодороги. – Поэтому машины почти не ездят?

– Да. Нефтеперерабатывающие заводы давно приостановили свою работу. Запасы ограничены. Кстати, метро в другой стороне. Если вы хотите увидеть более оживленную часть города.

– Ах, метро, – протянула я. – Значит, главный филиал ада на Земле вы решили оставить?

Уголки губ моего спутника дернулись вверх.

Я спрятала руки в карманы и пошла в другую сторону.

– Где вы живете, Раджа?

– Мы живем общинами. Солдаты – в так называемой казарме. Тоже бывший гостиничный комплекс. Правда, на другом конце города. Частная собственность у нас отсутствует. Как и товарно-денежные отношения.

– А кто живет в центре?

– Основатели. Те, кто пережили страшный суд и вымолили у Бога очередной шанс. Их не очень много. И они рассредоточены по разным территориям, но тоже держатся небольшими сообществами.

– И все?

– Нет. Несколько общин с высоким показателем КПЖ тоже раскиданы по центру.

– Далеко не у всех слитых детей был высокий КПЖ, ведь так?

– Конечно. В этом и был смысл операции – спасти абсолютно всех детей, чтобы никто моложе сорока не погиб во время так называемого апокалипсиса.

– Очень великодушно.

– Прошу.

Раджа пригласил меня спуститься в подземку. Турникеты были открыты на вход и на выход.

В вестибюле метро «Юго-Западная» я не заметила ничего, свидетельствующего о том, что прошло тридцать лет с моего последнего пользования этим транспортом. Конечно, мне по жизни очень редко доводилось спускаться в подземку, но я прекрасно помнила ее устройство в общих чертах. Так вот, ничего не изменилось. Разве что, было совсем тихо и пусто. Только пара человек сидела на скамейках. На тех самых, судя по внешнему виду, которые были уставлены здесь при основании станции. Один мужчина прогуливался вдоль платформы.

– Тут точно ходят поезда? – поинтересовалась я и приложила ладонь к уху прислушиваясь.

– Каждые полчаса в дневное время, – гордо объявил Раджа. – Вечером, когда все возвращаются по домам – с пятнадцатиминутным интервалом.

– А, ну точно же – экономия! – сообразила я.

– Вполне достаточно для нашего скоромного населения.

Когда через десять минут послышался гудок поезда, я уставилась в черную дыру тоннеля. Может быть, хотя бы оттуда появится совершенный представитель технического прогресса с тридцатилетним стажем?

Но уже через несколько секунд мне пришлось согнуться в порыве нервного хохота. Мало того что поезд был представителем какого-нибудь вагоностроительного завода еще советских времен, но и вагона было всего два!

Нам пришлось пробежаться до того места, где остановился «недопоезд». И все это время я смеялась, а Раджа опасливо оглядывался на меня.

Когда мы плюхнулись на мягкие сидения, я попыталась объяснить своему спутнику, какой была подземная жизнь десятки лет назад.

Раджа, кажется, так и не понял, что меня так развеселило и серьезно заметил, что вечерами и рано утром иногда прицепляют даже третий вагон.

Я восхитилась этой новостью и высказала свое одобрение по поводу того, что в метро есть свет. Это позволяло мне в деталях разглядеть вагон. Ничего примечательного. Все как в моем детстве, только более обшарпанное.

– А сколько веток метро работает? – спросила я, поймав взглядом ободранную схему, опять же моих времен.

– Три.

– Я так и знала!

Ближе к центру, стало поживее. Наш вагон даже наполнился наполовину. Я подумала о том, что жители будущего не знают, что такое стоять в метро, ненароком прижимаясь друг к другу разными частями тела. Люди здесь равномерно рассаживались по вагону, соблюдая приличную дистанцию.

Я принялась с жадностью оглядывать их. Мои поиски начались. Теперь в каждом лице я пыталась найти схожесть с Андрюшей или Соней, а может быть даже и с Митей.

Все сливки были одеты просто и неброско, но с долей элегантности. Многие мужчины – в шляпах. Довольно странное и непривычное ощущение, когда ты оказываешься в общественном месте, где все люди – представители одной возрастной категории – примерно от тридцати до сорока двух. Моложавые лица тоже попадались, но и мне самой с трудом можно было дать больше тридцати.

Конечно, все взрослели по-разному, некоторых уже хорошо посеребрила седина и настигли ранние морщины. Мне стало грустно. Эти люди приблизились к сорока, а что успели увидеть в жизни кроме перевалочной базы – места, которого нет в природе?

Меня тянуло подсесть к кому-нибудь из тех, кто постарше, кто мог бы быть ровесником Андрюши или Сони, кто мог помнить толпы в метро. Хотелось выспросить у них о первых месяцах пребывания на базе, об адаптации к жизни без родителей, о том, когда и как закончилось их детство.

Раджа для таких разговоров не годился, он был ровесником моего Мити, он ничего не помнил. Так же, как и все солдаты, которые жили на нашей перевалочной базе.

Наконец, мы добрались до центра и вышли из метро прямо в районе Кремля. Людей было катастрофически мало, но каждого я разглядывала с большим интересом.

– Что если я заговорю с кем-нибудь из них, спросила я Раджу.

– Зачем?

– Хочу пообщаться с тем, кто был в возрасте моих старших детей, когда началось переселение.

– Не стоит. Мы зайдем к Димитриусу, и, если он не занят, то сам вам все расскажет.

– К тому самому? Лидеру?

– Да.

– А он не из основателей?

– Нет, он из сливок. Но основатели выделили его за высокий уровень КПЖ.

Я глубоко вдыхала воздух, пытаясь отыскать знакомые нотки, по которым соскучилась, находясь в виртуальной глуши. Но даже если, закрыв глаза, их и можно было уловить, то во всем чувствовался большой подвох. Хотя наблюдались и плюсы. Отсутствовали запахи разлитого на асфальт пива, недозатушенных бычков, бомжей и ароматы из дешевых закусочных – в общем, основных атрибутов большого города.

Без толпы это уже совсем другая Москва. Хотя внешне она почти не изменилась, но явно поизносилась. Ничего, абсолютно ничего нового не строилось за последние тридцать два года, не проводилась реконструкция фасадов. Все то же и на тех же местах, только безжалостно состаренное временем.

И тут до меня дошло. Ничего удивительного! Моих современников лишили продолжения, лишили смысла. И в конце концов они опустили руки, поняв, что будущего без детей не будет. Для кого строить, модернизировать, изобретать? А может, кто-то из избранных проболтался о грядущем апокалипсисе? Так или иначе, мое поколение похоронили заживо и заставили принять апокалипсис, как благо. Ну конечно! После тридцати лет безнадежного ада!