После двух коротких очередей чучело разметало в прах…

Немцы повели артиллерийский обстрел и начали наступление на следующий день — рано утром 19 августа. Ураганным огнем тяжелых германских орудий русская артиллерия была подавлена в течение часа. Земля вздымалась под ногами русских артиллеристов. Встало яркое солнце, но гарь, дым и пыль окутали русские окопы и батареи под Икскюлем. Спасал только легкий юго-западный ветерок. У двух орудий из пяти на 2-й батарее артбригады 2-го Сибирского стрелкового корпуса были разбиты лафеты, еще у одного заклинило затвор. Личный состав поредел на треть, ибо многие были ранены, контужены, а пятеро убиты. Батарея еще четверть часа посылала снаряды в сторону немецких позиций, но потом и они кончились. Вскоре замолкла и 1-я батарея, располагавшаяся в версте от 2-й. Космин находился у одного из боеспособных орудий. Лицо и руки его покрылись копотью и грязью. Он оглох от разрывов, повязка с руки куда-то потерялась. Руку ломило. Вскоре кто-то из унтеров прокричал ему на ухо, что командир батареи ранен в ногу и просит унести его в полевой лазарет. Заместитель по материальной части убыл в тыл за снарядами и пропал. Командование по батарее должен был принять теперь он — прапорщик Космин. Кирилл влез на лафет орудия, снял пенсне и приложил бинокль к глазам. Сквозь дым и гарь всмотрелся туда, где была передняя линия окопов. То, что он увидел, изумило и испугало его. Передовые цепи врага в касках, со штыками наперевес ворвались в траншеи. Остатки русской пехоты отступали, унося раненых на своих плечах.

— Пулеметы и цинки с патронами быстро сюда на бруствер из блиндажа! — прокричал прапорщик осипшим голосом.

Через пять минут он и еще несколько унтеров и солдат открыли огонь из пулеметов по передней линии окопов, прикрывая отход сибирских стрелковых батальонов.

— Опустить прицел на сто! Бить короткими очередями! Беречь патроны! — орал Космин.

Сам он то и дело, выбирая цель в разрывах дыма, нажимал на спусковой крючок и бил, бил свинцовым дождем по оставленным окопам, солдатам и офицерам в серой форме и массивных железных касках. Из раскаленного канала ствола пулемета шел дымок, закипела вода в железном охладительном кожухе. Космин приказал вылить на пулеметы по ведру воды и вновь открыл стрельбу. Тяжелые германские пушки, остановившие было обстрел артиллерийских позиций русских, возобновили их. Гранаты с грохотом рвались, сотрясая и разрывая землю, осыпая русских батарейцев и пулеметчиков осколками и комьями земли. Но пулеметы 2-й батареи все били и били, пока не опустели цинки с патронами.

Русские стрелковые и пехотные части упорно сопротивлялись и переходили в контратаки. Местами дело доходило до штыковых и рукопашных схваток. На отдельном участке немецкие войска прорвали линию обороны и форсировали Двину. Когда Космину сообщили об этом, прислав из штаба вестового, он приказал оглохшим от разрывов, очумелым, голодным и злым артиллеристам снять прицелы со всех разбитых орудий и заклинить их затворы. Затем солдаты впрягли лошадей в упряжки передков двух оставшихся пушек, прицепили орудия и выкатили их с разгромленных позиций. Пулеметы также были погружены на пустые повозки для снарядных ящиков. Оставшихся живых и раненых людей вместе с тем, что осталось от материальной части, Космин вывел из боя к вечеру на западный берег реки Двины.

20 августа германцы неожиданно атаковали 6-й Сибирский корпус, стоявший примерно на 80 км западнее Икскюля. Части 6-го Сибирского отступили на тыловую позицию, где продвижение немцев было остановлено. Наступавшие части 2-й гвардейской германской дивизии встретили стойкое сопротивление латышских стрелковых частей. В упорных боях в районе Рекетынь на реке Малый Егель, где пролегала вторая русская оборонительная линия, немцы были остановлены 2-й Латышской стрелковой бригадой. Стойкость латышских стрелков позволила избежать окружения правофланговым 6-му и 2-му Сибирским корпусам.

Однако русское командование явно не стремилось удержать Ригу. Боясь нарастающей революции, генерал Корнилов отдал приказ командующему 12-й русской армией, оборонявшей столицу Латвии, отступать к Вендену. Он надеялся, что угроза германского вторжения и оккупации помогут остановить процесс революционного брожения. В ночь на 21 августа русские войска оставили Ригу и Усть-Двинск. Это стало началом трагедии для всего Северного фронта, позиций России в Балтии, на побережье Балтийского моря, и поставило под удар революционный Петроград.

* * *

— Алый, мой любимый. Как ты только не боишься? Не приведи Аллах, чтобы мой отец и мои братья узнали о том, что я встречаюсь с тобой здесь за этой калдой. Если узнают, то сдерут с тебя шкуру и убьют, а меня отец высечет камчой и навеки запрет в доме в дальней комнате, — страстно шептала юная четырнадцатилетняя черноокая башкирка, которую обнимал и горячо целовал за глинобитным сараем юный шестнадцатилетний пастушок.

Темнело. Из еще теплой заволжской августовской степи, прогретой дневным солнцем, легкий ветерок наносил в аул запахи увядающих трав. Пахло коровьим и конским навозом. Где-то в отаре блеяли овцы, где-то мычала корова, где-то визгливо брехала тощая собака.

— Не бойся, дорогая Чулпан. Они не узнают… А если и узнают, то у меня быстрый конь, он унесет нас далеко от этих мест. И там, в дальних краях — среди русских — мы начнем жить вместе, женимся, будем работать, построим дом, — отвечал Али своей возлюбленной.

Конь всхрапнул, слегка заржал и ударил правым передним копытом о мягкую землю, переступил с ноги на ногу, всем этим как бы подтверждая слова своего хозяина. Али легко погладил коня по храпу, по скулам, потрепал по шее.

— Тихо, тихо, Карагюль, — произнес пастушок, отрываясь от девушки и обращаясь к коню.

— Страшно жить среди чужих людей. Русские другой веры, примут ли они нас? — с трепетом, но доверчиво спросила Чулпан.

— Хо! Конечно, примут, любимая.

— Почему так уверен, дорогой?

— Русские открытый народ. Много раз я пас овец далеко в степи, много раз встречал русских. Эти примут нас. Правда, у них есть и казаки. Те — суровые и злые люди.

— Но мы ведь не пойдем к таким, Алый?

— Нет, любимая. Но теперь настают другие, новые времена и для русских, и для нас. Неужели ты не слышала, что русские восстали против своего белого царя, победили его, взяли в плен и посадили в темницу?

— О, Аллах! Разве это возможно? Разве Аллах мог допустить такое? — с трепетом вопросила девушка.

— Что ты, Чулпан!? Это произошло еще нынешней весной. А сейчас уже осень! Теперь простым, даже бедным людям дана свобода, — отвечал Али.

— Но ведь у белого царя много верного войска. Ему служат многие эфенди, мирзы, и даже эмиры. Эти знатные люди и богатые баи, батыры соберутся вместе и вновь поставят белого царя.

— Чулпан, простые люди не дадут этому произойти. Идет война. Тысячи, сотни тысяч русских, башкир, татар и людей других народов держат оружие в руках. Они не дадут знатным и богатым вновь выбрать и поставить белого царя.

— Но тогда будет страшная война внутри страны. В сечах братья сойдутся с братьями, отцы с детьми. Кровь польется ручьями, как весной, когда тает снег. Не дай тому случиться, о, Аллах!