– Что вам угодно знать про меня, ваше превосходительство?

– Главное, с вашего позволения, я нынче ночью сам раскопал! – не без торжества объявил Зволянский. – Ведь вы, сударь, тот самый прапорщик саперного лейб-гвардии батальона фон Берг, которого государь повелел во всероссийский розыск 20 лет назад объявить за причинение смерти японскому дипломату.

– Это была честная дуэль, хоть и без секундантов! – сверкнул глазами Агасфер. – Мы оба оставили соответствующие записки!

– Никто в этом и не сомневается – есть в розыскном деле ваши и вашего противника «письмена»! Меня другое интересует: убей меня бог, если, рассердив двух императоров, вы не оказали огромной услуги главному японскому дипломату господину Эномото. Так, господин Агасфер?

– Верно! И не только ему: дело прошлое, как говорится, но если бы не мое «мальчишество», как его позже называли, были бы сорваны только что начавшиеся трудные дипломатические переговоры с Японией и, наверняка, выдворен был бы из страны сам посол – если не посажен в Петропавловку. Вообще, черт знает что могло произойти, если бы мне случайно не удалось раскрыть японский заговор, ваше превосходительство!

– Вот как! – хмыкнул Зволянский. – И есть доказательства существования этого заговора? Тот посол, Эномото, может это подтвердить? Он жив?

– Не знаю… Я потерял с ним связь с тех пор, как его сменили и он уехал на родину.

– Хорош друг! Вы его честь спасли, а он поскорее домой…

– Вы не смеете так говорить! – вскочил со стула Агасфер. – Не смеете! Он сделал все, что мог! Он вылечил мою смертельную рану, спрятал меня от царского гнева в монастырь к паулинам. Он меч свой господину приору монастыря пожертвовал – для самурая меч катана – это часть души! Он готов был взять меня с собой в Японию – чтобы вылечить до конца и заботиться обо мне! Я отказался!

– И почему же? – как бы между прочим поинтересовался Зволянский.

– Мне трудно объяснить это человеку, не знакомому с японской культурой, японским бусидо – кодексом чести. Да, мы с Эномото-сан стали в России друзьями. Я проникся многими японскими нормами поведения, правилами и понятиями – и именно поэтому не поехал с ним! Все, ваше превосходительство! Вы вправе меня арестовать, но больше я ничего не скажу!

Долгое молчание за столом прервал короткий звонкий хруст. Все вздрогнули – Архипов сконфуженно глядел на массивную вилку, сломанную в его руках. Отбросив обломки, полковник без особого сожаления вздохнул:

– Пятая, кажется, с начала года… Пора, видимо, столовые приборы обновлять… Господин… Агасфер – я позволю себе так вас называть – мне хочется тоже внести лепту в нашу беседу, которая допросом, уверяю вас, ни в коей мере не является.

– Да-да, конечно, Андрей Андреич…

– Вот вы говорите – звали вас, могли бы уехать в Японию. И не уехали… Ну, кодекс японской чести – этого я совсем не знаю. Но скажите по совести, у вас ведь и невеста в свое время была?

– Да. Дочь тогдашнего тайного советника Белецкого, он по линии железных дорог что-то там инспектировал. Настенька… Не буду скрывать – из-за нее главным образом не уехал, когда звали. Знаете, ведь между жизнью и смертью многое кажется совсем другим. Искаженным, что ли… Как сквозь неровное стекло глядишь. Пока культю мою без бинтов не увидел – все надеялся, что поправлюсь и…

Архипов предостерегающе глянул на Зволянского, явно желавшего вставить какую-то реплику, кивнул Агасферу:

– А позже, когда поняли, что стали инвалидом, решили, что не имеете права обременять своей близостью молодую женщину. По сути дела, девицу. Так?

Скрипнув зубами, Агасфер промолчал.

– Первое время за семьей вашей Насти следили, – со смущенным видом признался Зволянский. – И знаете, на что обратил внимание один дотошный филер? Что господин Белецкий всегда ставил в храмах одну свечку «во здравие». А Анастасия Павловна три года вашу свечку «за упокой» зажигала.

– Три года… Значит, она ждала меня всего три года…

– Барон, для молодой женщины и три месяца – целая вечность! – с оттенком назидания пыхнул дымком сигары Зволянский. – Вы расстались с Настенькой, когда ей было… сколько? Ах да, 16… Она не могла себе представить, чтобы ее жених, если он жив, не дал бы о себе знать! Три года, говорите вы… Не имея никаких сведений о своем женихе, что же ей было делать, барон? Уйти в монастырь? Оставаться старой девой до гроба?

– Да все он понимает! – грубовато вмешался Архипов, подавая Бергу пузатый фужер с темно-коричневой жидкостью. – Насколько я понимаю, именно вы, Мишель, категорически запретили отцу вашей Настеньки говорить ей о том, что вы живы! Что остались калекой без одной руки…

Сунувшись в дверь, Кузьма доложил, что прибыли его высокопревосходительство генерал от инфантерии Куропаткин и его высокоблагородие господин Лопухин, товарищ московского прокурора. Прикажете принять или как?

Обменявшись быстрыми взглядами, хозяин дома и Зволянский одновременно пожали плечами. Рано или поздно, их «кружок» должен был узнать об Агасфере правду. Почему же не сейчас?

– Только давайте не будем разводить антимонии и дискуссии до вечера, – не слишком тактично предупредил Зволянский. – Я ведь, господа хорошие, всю ночь работал, и вот теперь в Ливадию срочно вызывают – экспресс на два часа заказан.

– В поезде и выспитесь, – подытожил Архипов.

– Выспишься с вами, – буркнул директор. – Мне в Москве пассажира подхватить еще нужно. Да не простого: до утра завербовывать его в нашу «артель» придется…

Архипов кивнул дворецкому и уселся в кресло напротив Агасфера, едва не касаясь его колен своими, попытался поймать взгляд. Но тот смотрел куда-то сквозь него, сквозь время.

– Хорошо, молодой человек! Есть такая детская игра: «А что, если?» Мы, разумеется, люди взрослые, но тем не менее… Давайте-ка сыграем! Вариант первый: могли вы тогда, осенью 1874 года, не кидаться очертя голову в Европу, не ловить за руку подлеца Асикаго, не бросать ему вызов? Могли! Однако поступили так, как поступили! Попытались спасти друга. Скажите-ка, вы жалеете обо всем?

– Разумеется, нет.

– Вариант второй: узнав о заговоре против вашего друга, вы могли донести об этом властям. Что произошло бы в таком случае? Ваш Эномото, как особа, оскорбившая царское величие, был бы в сорок восемь часов выдворен из России. Конец переговорам, конец дипломатическим контактам двух стран… Дальнейшее развитие событий я просто не в состоянии прогнозировать. Скажите, вы желали бы этого? Убеждены ли вы, что потом были бы счастливы со своей Настенькой? Если по совести, а?

– Пожалуй, что нет…

– А третий вариант вы рассматривали, господин Берг? Предположим, вы обнаруживаете в Париже истоки заговора и возвращаетесь, ничего не предпринимая, в Петербург. Предупреждаете своего друга Эномото – и что происходит дальше? А дальше, милостивый государь, одно из двух: либо посол продолжает переговоры как ни в чем ни бывало, на «авось», как у нас говорят – либо кается Александру в своем прошлом. И «бомба взрывается», господин Агасфер! Днем раньше, днем позже – но взрывается! А вашу жизнь можно назвать после этого спокойной и счастливой?