Не-е-ет, он поступит гораздо осмотрительнее! Самолично съездит в Первопрестольную – тем паче вызов в Ливадию подвернулся весьма кстати! Нашлась, таким образом, практически легальная, не вызывающая никаких вопросов возможность встретиться со знаменитым начальником московского «летучего отряда» филеров Медниковым. Наградные серебряные часы от Департамента полиции передать – чем не повод? И конечно, поговорить по душам с Медниковым наедине.

Главный филер Российской империи происхождение имел от ярославских торговцев, всегда отличавшихся смекалкой. Семья его к тому же принадлежала к старообрядцам, не допускавшим винопития и табакокурения – так что образ жизни Медникова был и трезвым, и степенным. Отслужив солдатчину, Евстратий решил обосноваться в Москве. А что? Многих унтер-офицеров привлекала Москва, там и оставались служить городовыми, полицейскими надзирателями. Со временем женились, заводили домишко и свое хозяйство. Со временем иные – посообразительнее которые – перебирались в филерское отделение.

А через несколько лет произошла судьбоносная встреча весьма талантливого старшего филера Медникова с начальником Московского охранного отделения Зубатовым[25], которого в то время обуревало множество идей по реорганизации и европеизации полицейской службы России. В первую очередь, разумеется, политического розыска. На происхождение и плохое образование Сергей Васильевич внимания не обращал – лишь бы в «головенках у людей что-то шевелилось». Присмотревшись к старшему филеру, Зубатов весьма скоро назначил его командиром особого «летучего» отряда для произведения слежки и производства арестов – причем не только в Москве, но и практически по всей России.

Разбуженный порученцем, как и было велено, за полчаса до прибытия в Бологое, Зволянский умылся, мельком глянул в широкое промытое окно, за которым в темноте лишь изредка взблескивали тусклые огоньки полустанков.

Но вот локомотив, реванув сиплым басом, начал потихоньку притормаживать и вскоре замер у дебаркадера станции. Хлопнула тяжелая наружная дверь, и через несколько минут порученец, деликатно постучав в дверь походного кабинета, сказал:

– Медников, ваше превосходительство. Ждет-с…

– Отправляй литерный, потом и запустишь… Два стакана чаю подашь…

На перроне раздались пронзительные свистки дежурных. Снова рявкнул локомотив, вагон качнуло – экспресс тронулся.

– Разрешите взойтить, ваше превосходительство? – на пороге походного «кабинета» директора Департамента полиции стоял человек, ради которого и была сделана незапланированная остановка.

Не вставая с места, Зволянский кивнул на стул напротив. Помедлив «для порядку», Медников присел на краешек.

– Благодарствую, – голос у него был негромкий, говорок простоватый.

Прищурившись, Зволянский с любопытством оглядел с ног до головы человека, о котором много слышал. Голубые глаза под густыми пшеничными бровями, полноватое лицо, русые длинные волосы, гладко зачесанные назад. Аккуратные бородка и усы – чуть темнее, чем волосы. Встретишь такого на улице – купчик средней руки, или приказчик из большого имения…

– Разрешите? – в просвете тяжелых штор с бомбошками возник порученец с двумя тяжелыми подстаканниками. – К чаю ничего не прикажете?

– Нет пока. Знаешь, кто я есть? – повернулся директор к Медникову.

Тот пожал плечами:

– Его превосходительство, директор полицейского Департамента господин Зволянский Сергей Эрастович.

– Откуда узнал? Кто «продал»? Говори, все одно узнаю! – хмыкнул Зволянский.

– Никто не продавал, ваше превосходительство. Своим умом дошел…

– Это как же?

– Во-первых, к кому попало на ночь глядя не вызывают, коляску не подают, ваше превосходительство. А тут только и сказано было – литерный надо встретить в Бологом. Стало быть – большое начальство! И непременно из столицы – потому как местное я все насквозь знаю. А как на усы ваши глянул, ваше превосходительство, так все и понял – господин директор это, больше некому!

– А что ж у меня с усами? – Зволянский невольно взялся за растительность на щеках.

– Дык ваш понтрет у моего начальства на стене висит, – позволил себе улыбнуться Медников. – И усы у вашего превосходительства такие, что раз увидишь – на всю жизнь запомнишь. Извините, на щетку малость похожи, которыми хозяйки кастрюли чистют. Простите, конечно, великодушно, ваше превосходительство!

– Ну ты и нахал, братец! – искренне захохотал Зволянский, все же немного покоробленный сравнением своих усов со щеткой. – Сам, сам я и виноват, братец: некогда мне каждый день возиться перед зеркалом, красоту наводить… М-да, братец, смел ты, смел… Может, и дело назовешь, за которым я тебя в Бологое вызвал и на литерном вот катаю? Ну-ка, удиви!

Медников пару раз щипнул бороденку и снова пожал плечами:

– Мы не из цыган, чтобы гадать вот так-то… Вывод сделать можно: поскольку мое московское начальство о прибытии вашего превосходительства не знает – стало быть, дело наисекретнейшее. Полагаю, либо измена где-то в верхах обнаружилась, либо заберете меня с собой в город Петербурх…

– Догадлив ты, Евстратий Павлович, догадлив. Верно про тебя Зубатов говорил. Жалко мне, конечно, его такого человечка лишать, да что делать? Найдет тебе Зубатов хорошую замену, как полагаешь? Чтобы не рассыпалось дело?

– Замену завсегда можно найти. Кабы пара деньков у меня была – натаскать человечка своего…

– Нет у нас этих дней, – покачал головой Зволянский. – Разве что жене записку короткую написать – так и так, мол, отправлен в командировочную поездку. Жалованье своей жене доверяешь вместо себя получать?

– Коли не доверял – не женился бы, – усмехнулся Медников. – Пусть получает! А я, выходит дело, на полное казенное довольствие перехожу?

– Ты другое жалованье получать будешь, Евстратий Павлович. Если договоримся, конечно. И как себя проявишь в новом деле. 1200 рубликов в год, не считая наградных, премиальных и прочего. Устроит

К удивлению Зволянского, Медников радости не высказал, не поблагодарил даже, лишь насупился:

– Деньга сурьезная, ваше-ство. Полагаю, что и спрос за этакие деньжищи немалым будет…

– Это ты правильно полагаешь, Евстратий Павлович. Ну, коли принципиальных возражений, как я понимаю, не имеешь, тогда слушай. Есть задумка такая: создать в Петербурге особый Департамент полиции для борьбы с иностранным шпионажем. Обнаглели, сволочи: шпион на разведчике сидит и резидентом погоняет, – сострил Зволянский.