Все современники сходятся в одном — с первых же дней по воцарении Павла жизнь Петербурга резко изменилась, а со временем отголоски нововведений докатились и до провинции.

Гатчина в конце XVIII в.

Главная реформа Павла I заключалась в желании переменить почти все, что было сделано за года царствования Екатерины II.

Роскошь императорского двора была заменена военными парадами и учениями, исчезли прежний блеск и величавость залов Зимнего дворца, по которому в екатерининское время расхаживали господа и дамы, увешанные бриллиантами. «Дворец как будто обратился весь в казармы», — сетовал один из них.

Всех находящихся на службе военных и гражданских чиновников заставили с самого утра работать, а не проводить дообеденное время в покойном сне, а вечер в балах и попойках. «В канцелярия, в департаментах, в коллегиях, везде в столице свечи горели с пяти часов утра. С той же поры в вице-канцлерском доме, что был против Зимнего дворца, все люстры и камины пылали. Сенаторы с восьми часов утра сидели за красным столом», — вспоминает один из современников.

Всеобщее возмущение среди гвардейского офицерства, привыкших, не выходя из роскошных карет, наблюдать за военными маневрами своих полков, вызвало появление в Петербурге безродных гатчинцев, и проявленные к ним императором милости. «Стук их сапог, шпор и тростей, все сие представляло совсем новую картину, к которой мы не привыкли», — жаловался на новые порядки гвардейский офицер.

Дворяне негодовали приказу о запрещении круглых шляп и требованию носить вместо них треуголки. Особенно их раздражало верноподданническое, доведенное до идиотизма излишнее рвение полиции, срывавших с прохожих запрещенные головные уборы. «Необыкновенность сия производила вместе и смех, и роптание», — разводил руками от недоумения петербургский обыватель.

Бесконечно злословили о перемене богатого парадного обмундирования на невзрачную одежонку прусского образца. «Прекрасные мундиры наши, украшающие и открывающие человека во всей природной его стройности, заменили каким-то нескладным мешком, делающего и самого прекрасного мужчину безобразным привидением», — справедливо возмущался старый вояка.

Гораздо меньше говорили об амнистии всем полякам (их содержалось в тюрьмах и каторге двенадцать тысяч человек), разрешении приехать из сибирской ссылки сочинителю А.Н. Радищеву, освобождении из Шлиссельбургской крепости издателя Н.И. Новикова. Екатерининских офицеров, сбежавших от службы в свои поместья, не интересовало, что в первые же месяцы правления Павел I отменил объявленный матерью в сентябре 1796 года дополнительный рекрутский набор, прекратил войну с Персией и военные приготовления против Франции.

Благодаря твердому намерению нового императора жить в мире с другими государствами, появилась возможность приступить к значительным переменам во внутренних делах государства. И это значило куда больше, чем новый фасон шляп, о котором говорили на каждом углу. Был остановлен новый выпуск ассигнаций, с каждым днем обесценивавших русские деньги. Было дозволено восстановить в Прибалтийском крае многие старинные национальные законы и обычаи. За счет государства были снижены цены на хлеб и соль, расширена свобода торговли.

Несомненно, вредным для государства деянием императора следует назвать раздачу дворянству казенных крестьян с землею еще в больших масштабах, чем это происходило при Екатерине. Павел, будучи сам хорошим помещиком, ошибочно полагал, что крепостные крестьяне будут находиться в заботливом управлении у дворянства, а отнюдь не в кабале. Среди множества ошибок Павла, эта была наихудшая, но просвещенные вельможи отнесли ее к успехам царствования, что говорит об их эгоизме и равнодушию к отечеству.

Недальновидные современники и потомки негодовали или, в лучшем случае, насмехались над решением Павла о перезахоронении останков своего отца. Убитый император Петр III был погребен в Александро-Невской лавре, а не в Петропавловской крепости, где со времен Петра I находили последнее успокоение представители Дома Романовых. Сплетничали, что подобным поступком сын хочет перечеркнуть все царствование матери. Вряд ли так думал новый государь. Скорее, отдавая должные почести отцу, его волновала дальнейшая судьба императорской династии. Давно ходили слухи, что будто бы его отцом является любовник матери Сергей Салтыков. Даже поговаривали, что Екатерина родила от него мертвого мальчика, и тогда его заменили нынешним императором Павлом — чухонским ребенком из деревни Котлы возле Ораниенбаума. После этого деревню снесли, а окрестных крестьян отправили на Камчатку. Надо было положить предел злонамеренной болтовне царедворцев о том, что император и, значит, все его потомство не имеют никакого отношения к царской династии Романовых.

Торжественное совместное погребение Петра III и Екатерины II состоялось 18 декабря 1796 года, и было обставлено со всевозможной торжественностью. «В день выноса в крепость гроб императора предшествовал гробу императрицы. За сим последним государь изволил идти пешком в черном одеянии, с воротником из кружев в несколько рядов. За ним императрица, великие князья и великие княгини, все в таком же глубоком трауре».

Почести, оказанные сыном отцу и матери, убедили даже самых злобных скептиков, что он — наследный царь, а не самозванец.

Павел по воцарении продолжать жить внешне так же, как и раньше. Он избегал шумных удовольствий, одевался чрезвычайно скромно (имел одну шинель на все времена года, которую в морозы подшивал ватой), не играл в карты, не пил вина, не нюхал табаку, избегал ездить в дорогих каретах, не сменил скромных великокняжеских покоев в Гатчине и Павловске на великолепные екатерининские хоромы в Зимнем дворце и Царском Селе. «Государственные доходы, — писал он, — доходы государства, а не государя, и, составляя богатство его, составляют целость, знак и способ благополучия земли».

Император первым подавал пример неутомимой деятельности. «Жизнь его была — заведенные часы, — вспоминал А.А. Башилов, — все в одно время, в один час, воздержанность непомерная, обед — чистая невская водица и два-три блюда самые простые и здоровые».

Государь вставал в пять часов утра, обтирался куском льда и, выпив чашку кофе, садился за дела. В шесть часов начинался прием сановников с докладами, в восемь он садился в легкие санки или верхом на лошадь и отправлялся инспектировать государственные учреждения. Возвращался к десяти — к гвардейскому разводу, затем уходил в кабинет для работы, в полдень обедал в кругу семьи и потом отдыхал. С пятнадцати часов опять ездил по городу, часто посещая больницы и богоугодные заведения. Вернувшись, продолжал выслушивать доклады и ложился спать в двадцать два часа.

«Об уме правителя, — считал итальянский писатель и политический мыслитель Никколо Макиавелли, — первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он умел распознать их способности и удержать их преданность».