— Он звонил, когда тебя не было. Номер высветился, я увидел. Что здесь такого?

— Мне стыдно. Мне очень…

— Мама! Не надо оправдываться.

— Кто оправдывается? — возмутилась она. — Мне за тебя стыдно, сын. Рыться в чужом белье — это низко. Тем более в родительском.

Андрей почувствовал себя маленьким ребенком. Обиженным мальчишкой.

— Отцу, значит, нельзя? — в запале воскликнул он. — А тебе можно, да?

— Это разные вещи, — сухо произнесла мать. — Прискорбно, что ты этого не понимаешь. Я всего лишь женщина, несчастная, униженная женщина. А мой бывший муж — наглый, самоуверенный самец, без стыда и совести. Даже если его выпустят, я с ним жить не намерена. Между нами все кончено!..

Мне бы ее решимость, подумал Андрей, с облегчением выключая мобильник после пятиминутной материнской тирады.

До вечера он читал, подкручивал в доме всякие разболтавшиеся винты и гайки, листал семейные альбомы с фотографиями. Даже не верилось, что люди, изображенные на них, были когда-то счастливы вместе. Праздновали дни рождения, резвились на море, собирались под яблоней на даче. Отец и мать казались такими близкими, такими неразлучными. Куда же подевалась та связь, которая существовала между ними?

Андрей раскрыл последний альбом, где были собраны снимки примерно пятилетней давности. На них он узнавал и не узнавал себя самого. Внезапно ему сделалось тоскливо. Этого парня, положившего руки на плечи родителям, больше не существовало. От него осталось только это призрачное изображение. То же самое произойдет однажды и с тем Андреем, который теперь разглядывает старые фотографии. Был и нету.

Рассуждения о бессмертии души не вдохновляли. Если ты не помнишь, кем был и что делал в прошлой жизни, это все равно что тебя не было. Прошлый опыт, чувства, открытия, переживания — все насмарку. И это логично. Ведь не перерождаются же воробьи и жуки. Природа прекрасно находит им замену. Почему люди возомнили, что они чем-то лучше и важнее?

Из мрачного философского настроения Андрея вывел телефонный звонок. Это была Уварова.

— Не передумал насчет шампусика? — деловито осведомилась она.

— Передумал, — сказал он. — Буду.

— Тогда конфет возьми, — распорядилась Уварова. — Хочу, чтобы ты сегодня за мной ухаживал.

— А не поздновато будет? — усомнился Андрей. — Мы ведь вроде как уже…

— Вчера не считается. Я хочу сначала.

Ее убежденность в том, что все всегда можно начать заново, была по-детски бесхитростной и непоколебимой. Может быть, она знала о жизни нечто такое, чего не понял Андрей?

Дзержинский в золоченой раме был таким, каким ему положено быть: с бородкой и усами, в фуражке, в наглухо застегнутой гимнастерке. Развернувшись вполоборота, он избегал смотреть на то, что творится на столе внизу, прямо у него под носом. Устремил взгляд куда-то в сторону, слегка раздув чувственные ноздри.

Портрету было лет семьдесят, не меньше. Много всякого он повидал, кочуя из кабинета в кабинет. Кабинеты эти, называвшиеся когда-то милицейскими, стали полицейскими, но суть их не изменилась. Одно и то же происходило в них из года в год, час за часом. Никуда не исчезли из них дубинки, наручники с зазубринами и противогазы, располагавшие допрашиваемых к сговорчивости и пылкому желанию сотрудничать со следствием.

Пылилась за шкафами разнообразная стеклотара, стыдливо прятались под папками скоросшивателей фривольные журнальчики, соседствующие с презервативами, срок годности которых истекал столь же неумолимо, сколь и жизнь их обладателей.

Много повидали, многое испытали здешние письменные столы с вываливающимися ящиками и множеством инвентарных номеров на боках и днищах. Самый темный, почти черный, с одной самодельной ножкой, пережил немецкую оккупацию, с одинаковым равнодушием служа энкавэдэшникам и гестаповцам. Отступая, фашисты подожгли здание, однако толстые каменные стены не позволили пожару распространиться по всем этажам, так что многое сохранилось. Документы перекочевали в архивы, мебель была передана РОНО и управлению МВД. Меняя хозяев, стол кочевал из кабинета в кабинет, пока не попал к следователю Плотникову.

Для работы он использовал другой, светлый, увенчанный компьютерным монитором и двумя кипами папок. Стол-ветеран служил для трапез и сексуальных утех. Дивана Плотникову не полагалось по рангу, составленные вместе стулья расползались, а отдаваться на полу женщины отказывались, и никакими расстеленными пледами заманить их не удавалось: в управлении, несмотря на недавний капремонт, было полно тараканов и мышей.

— Так, Плотников, — решительно заявила Уварова, восседая на письменном столе под портретом Феликса Дзержинского. — Хорошего понемножку.

Визит в кабинет понадобился ей, чтобы вернуть на место дело Никольникова. Теперь оно было надежно упрятано в середину соответствующей стопки, так что Уварова считала свою миссию завершенной. Однако капитан полагал иначе. Поцелуи, сопровождавшиеся проникающим петтингом, только распалили его.

— Я еще даже не начал, — заявил он, удерживая Уварову за руку.

— Отпусти, — потребовала она, стараясь выкрутить запястье из горячих пальцев.

Плотников был мужчиной видным и неглупым, но имел несколько серьезных недостатков, таких как излишняя потливость и страсть к салатам с луком, которые начинал поедать с утра. Уваровой хотелось, чтобы он поскорее перестал дышать ей в лицо.

— Да уйди ты! — Она все-таки вырвалась, больно ударившись при этом локтем.

— Один разок, — взмолился Плотников, не позволяя ей слезть со стола.

— Босоножек подай, — потребовала она, глядя на пол и поправляя волосы.

Вместо этого он схватил ее за грудь и получил по рукам. Недолго думая, Плотников дал сдачи. Несильно, но очень обидно: по лицу.

— С ума сошел? — Глаза Уваровой расширились, брови поползли вверх.

— Никуда ты не пойдешь, — заявил Плотников. — Думаешь, я не знаю, зачем ты явилась? Вот зачем! — Он приподнял папки, показывая ту самую, недавно принесенную. — Шпионишь? Ладно, шпионь. Только за такие вещи надо платить.

Пользуясь растерянностью Уваровой, он силой разложил ее на столе, держа за кисти рук.

— Я просто так, — сказала она. — Из любопытства…

— Из любопытства выкрала, из любопытства скопировала…

Язвительно посмеиваясь, Плотников выпрямился, чтобы расстегнуть брюки. Уварова согнула ноги в коленях, чтобы толкнуть его в грудь, но не стала.

— Как ты догадался? — спросила она.

В кабинете не было видеокамер. Папку она принесла в портфеле и избавилась от нее, пока Плотников ходил в буфет за водой, заказанной Уваровой. Каким же образом он узнал? Откуда?

— Я у двери стоял, — пояснил он, напрягая руки, чтобы развести ее стиснутые колени. — В щелочку смотрел.