Комментируя успех миссии Хопкинса и разрядку международной напряженности в мире, исполняющий обязанности госсекретаря Грю заявил 8 июня, после отлета Хопкинса из Москвы, что он не хотел бы предвосхищать события, но общая обстановка в мире значительно улучшилась. Россия уступила в вопросе вето в Совете Безопасности, и была учреждена ООН. Визит Хопкинса в Советский Союз прошел успешно. Союзники были готовы подписать договор с Тито, что устранило бы опасность вооруженного конфликта в Северо-Восточной Италии. Де Голль отказался от попытки забрать небольшую полоску земли в Северо-Западной Италии, и поднятый им вопрос о странах Леванта был снят с повестки дня.

Эти последние события, казалось, указывали Трумэну на правильность взятого им курса. Они возродили его надежды, что личные переговоры представителей двух стран со Сталиным могут привести к успеху, будут открытыми и дружественными. Атмосфера в Белом доме, можно сказать, была оптимистичной.

Была назначена дата встречи Сталина и Черчилля. Но прежде чем рассказать о том, как была организована конференция, мы должны отправиться в Лондон. Там другой представитель президента Дж. Дэвис вел переговоры с Черчиллем, пытаясь убедить его, что продуктивнее проводить политику умиротворения советских правителей, чем бросать им вызов.

Глава 19

Визит Дэвиса в Лондон

Черчилль не разделял этих ожиданий. Он продолжал опасаться планов и намерений Советов и иногда испытывал глубокий пессимизм в отношении будущего Европы. Великий воин, который воевал в одиночестве до 1940 г., осознавал, что ему снова придется отстаивать свои взгляды перед пассивными соратниками. Кроме того, ему предстояло проводить выборы.

Дэвис был направлен в Лондон, чтобы довести до сведения премьер-министра, что американское правительство не собиралось предпринимать те меры, на которых он настаивал; американцы не были расположены не доверять России. Американский посланник должен был уговорить Черчилля быть более снисходительным к русским.

Черчиллю дали понять, что Трумэн хотел лично встретиться со Сталиным в одной из стран Европы. Президент считал, что положение было серьезным, потому что советские руководители подозревали Великобританию и США в «сговоре» против Советского Союза, и необходимо было разубедить их в этом. Этого можно было добиться, только если бы обе стороны согласились на открытые переговоры, чтобы узнать намерения друг друга. В этом вопросе президент оказался в невыгодном положении, так как Черчилль и Иден имели прежде частые контакты с Молотовым и Сталиным. Президент, ощущая взятую на себя большую ответственность, «желал бы немедленно встретиться с маршалом еще до назначенной встречи».

Какой план был у Дэвиса до начала переговоров между Трумэном и Сталиным, неизвестно. Черчилль мог только догадываться, что Трумэн намеревался провести продолжительные личные беседы, а не официальные протокольные встречи глав государств, которые имели место перед началом конференций в Тегеране и Ялте.

Должно быть, Черчиллю, который беспрестанно предупреждал о том, что Россия может стать новым угнетателем Европы, было тяжело слушать объяснения Дэвиса об источнике существовавшей напряженности в международных отношениях. Дэвис возлагал вину на американское и британское правительства, утверждал, что их политический курс вызывает враждебное отношение к Западу Советов и их подозрительность. При этом указывал на Черчилля как основного злоумышленника или, по крайней мере, как на наиболее активного проводника такой политики, которая вызывала резкие изменения в действиях советского руководства.

Черчилль был шокирован такими заявлениями Дэвиса. В то время как он полагал, что Соединенные Штаты и Великобритания объединили свои усилия в деле защиты мира, важные американские официальные лица вовсе не придерживались такого мнения и считали, что президент должен соблюдать дистанцию. Можно было сделать вывод, что премьер-министр понимал, что Дэвис был намерен сказать президенту, Лихи и другим деятелям: «Премьер-министр — очень великий человек, но нет никакого сомнения, что он „раз и навсегда великий англичанин“. Я не могу избавиться от впечатления, что он в большей степени обеспокоен сохранением позиции Британии в Европе, чем в сохранении мира. Во всяком случае, он убедил себя, что, служа Англии, служит делу мира». Среди других впечатлений, о которых Дэвис рассказал президенту, были и такие: «Премьер-министр выглядел усталым и нервным, работая под большим стрессом. Надо обязательно принимать это во внимание, выслушивая его страстные и горькие замечания.

Он был глубоко разочарован решением президента и тем фактом, что американские войска уже отводились из Европы на Восточный театр военных действий, и их предстояло разместить в зонах оккупации, о границах которых была достигнута договоренность. Его целью было использовать присутствие американских вооруженных сил в качестве средства давления на Советы, чтобы добиться от них уступок. Его политика базировалась на „жестком подходе“, и он был готов пойти на большой риск ради достижения своих целей.

Премьер-министр был крайне враждебен Советам… Вероятно, советское правительство подозревало или даже знало о таком его отношении. Подозрение вызывали телеграфные переговоры о капитуляции немецких войск в Италии; положение в Австрии; возможные секретные соглашения, заключенные с союзниками на Западном фронте за счет русских на Восточном фронте, и другие запутанные ситуации. Все это, несомненно, объясняло агрессивность и так называемые односторонние действия советской стороны, начиная со времен Ялты… Советы защищают свои позиции».

Как сообщил Дэвис, в завершение переговоров Черчилль заявил, что, во-первых, он не будет выступать против американской политики в отношении России и, во-вторых, он полностью согласен с тем, что необходимо использовать все имеющиеся в распоряжении средства, чтобы разрешить все противоречия в отношениях трех держав.

31 мая Черчилль направил Трумэну короткое послание после окончания переговоров с Дэвисом: «У меня остались приятные впечатления после бесед с Дэвисом, о которых он расскажет Вам после своего возвращения. Однако я должен сразу же заявить, что я не готов прибыть на встречу, которая будет продолжением конференции между Вами и маршалом Сталиным. Я полагаю, что мы должны собраться одновременно и все вместе на равных условиях для обсуждения вопросов, которые будут иметь большие последствия».

Прежде чем ответить, Трумэн решил дождаться возвращения Дэвиса и лично переговорить с ним. 7 июня он отправил сообщение Черчиллю с благодарностью за его согласие с датой конференции, назначенной на 15 июля, и одновременно он подтвердил, что главы трех держав должны встретиться все вместе за столом переговоров.

Визит Дэвиса в Лондон, видимо, помог Черчиллю понять, какие его предложения беспокоили гражданских членов американского правительства, которые считали сотрудничество с Россией важным условием поддержания мира, и какие — военных членов правительства, которые стремились к подобному сотрудничеству с целью как можно быстрее закончить войну с Японией. Возможно, он мог изменить свое мнение в каких-то вопросах, которые предстояло обсудить на будущей конференции. Однако с другой стороны,