Хопкинс делал все, что было в его силах, чтобы убедить Сталина в необходимости освободить арестованных лидеров польского подполья, которые находились под следствием в ожидании суда. Если к ним будет проявлена снисходительность, обращался он к Сталину, то это будет положительно воспринято американским общественным мнением и поможет получить поддержку польской диаспоры в США в деле окончательного решения польского вопроса. Такой шаг позволил бы также отчасти притушить недовольство в эмигрантских польских кругах и в самом польском правительстве в Лондоне в изгнании, среди польских вооруженных сил, сражавшихся в рядах союзников. Ведь все понимали, что узники были участниками отважного патриотического сопротивления. И к тому же, сказал Хопкинс, не выдвигая никаких обвинений, сложилось всеобщее мнение, что было бы справедливым освободить этих людей, которые действовали, а он в этом уверен, без всякого злого умысла.

Вечером 31 мая, после официального обеда, данного Сталиным, Хопкинс попытался убедить его, что ему было бы гораздо легче пригласить в Москву для консультаций кандидатов, входивших в список, если бы советское правительство отпустило на свободу хотя бы тех заключенных, которые были обвинены в незначительных преступлениях. Сталин был неуступчив, сказав, что все заключенные были замешаны, как он назвал это, в «диверсионных» действиях. Вне всякого сомнения знавший о критическом отношении Хопкинса к британцам Сталин заявил, что Черчилль вводит американское правительство в заблуждение относительно имеющихся фактов, заставляя поверить, что заявление польского правительства в Лондоне было правдивым, хотя в действительности все было иначе. С горячностью он подчеркнул, что не намерен терпеть, чтобы британцы занимались польскими делами, а они именно этого и хотели. Когда будут представлены все свидетельства этого, британцы будут выглядеть не лучшим образом. Все же, идя навстречу американскому и британскому общественному мнению, он сделает все возможное, чтобы помочь Черчиллю выйти из неудобного положения. В завершение он сказал Хопкинсу, что, хотя заключенные предстанут перед судом, к ним будет проявлена снисходительность.

И Черчилль, и Миколайчик, хотя и готовясь к проведению консультаций, все же выразили глубокую обеспокоенность тем, что люди продолжают находиться в заключении и их жизни угрожает реальная опасность. Так, 5 июня Хопкинс лаконично сказал Черчиллю: «Я делаю все возможное и невозможное, чтобы вызволить этих людей из тюрьмы. Но наиболее важно, как мне кажется, это собрать всех этих поляков в Москве немедленно».

Ему было разрешено рассматривать отдельно эти два вопроса. Однако в своей последней беседе со Сталиным, отмеченной духом согласия, Хопкинс еще раз стал адвокатом арестованных поляков и снова просил Сталина пойти навстречу американцам. Сталин оставался непреклонным, лишь пообещав, что подумает о словах Хопкинса. Нет никакого сомнения, рассматривая события в ретроспекции, что Сталин был глух ко всем доводам, не желая иметь никаких контактов с польским правительством в Лондоне. Он ненавидел и одновременно боялся его и был намерен с ним покончить.

В то время как Хопкинс пытался разрешить вопрос о будущем Польши, главы правительств обсуждали положение в бывших странах — сателлитах оси. 27 мая Сталин направил послания одинакового содержания Черчиллю и Трумэну. Он напомнил, что прошло восемь месяцев с тех пор, как Румыния и Болгария порвали с гитлеровской Германией и продолжили войну на стороне союзников. С того дня они сумели внести свой вклад в разгром гитлеризма. Поэтому, как он полагал, настало время восстановить дипломатические отношения с правительствами этих стран. Также это касалось и Финляндии, поскольку теперь она «встает на демократический путь», и, возможно несколько позже, придет очередь Венгрии.

Президент 2 июня послал ответ Хопкинсу и Гарриману, чтобы они передали его Сталину. Трумэн хотел бы сократить сроки перемирия. Он также считал, что они должны как можно быстрее вознаградить усилия этих стран, чтобы и они соблюдали принципы сосуществования объединенных наций. Он был готов немедленно восстановить дипотношения с Финляндией, так как ее народ доказал преданность идеям демократии. Президент не видел подобных положительных тенденций в этом вопросе в Румынии, Болгарии или Венгрии. Демократические устремления в этих странах подавлялись, и партии, пришедшие к власти, совершенно не представляли народ и не отвечали на его требования. Однако американское правительство намеревалось немедленно провести совместные консультации с советским и британским правительствами с целью выработки общей политики в отношении этих трех стран. Это могло привести к восстановлению нормальных отношений с этими странами как независимыми государствами.

Хопкинс и Гарриман, обеспокоенные тем, что ответ Трумэна был неоднозначным, попросили разрешения задержать передачу этого ответа до того момента, как завершатся переговоры по польскому вопросу. Им было передано, что они вправе сами выбрать нужное время. Гарриман не затягивал с ответом. 7 июня, как только Хопкинс сел на самолет, улетавший из Москвы, то передал послание президента Сталину.

Глава 17

Переговоры Хопкинса и Сталина о положении на Дальнем Востоке

Сразу же после достижения соглашения о Польше потребность направить Хопкинса в Москву объяснялась желанием выяснить, что Сталин собирался предпринять на Дальнем Востоке. Во время переговоров со Сталиным Хопкинс должен был получить информацию, которая могла помочь дать ответ на вопрос, выгодно ли американцам продолжать соблюдать секретное ялтинское соглашение и следует ли привлекать к этому делу китайцев. Сомнения возникли в отношении двух групп вопросов.

Первая касалась советского вмешательства в дела Китая. Действительно ли русские уважают суверенитет Китая? Будут ли они дружественными к национальному правительству и воздержатся ли от помощи и поощрения китайских коммунистов? Будут ли они сотрудничать с американским правительством в деле обеспечения политического и военного единства в Китае, той цели, на которой сфокусирована политика Соединенных Штатов?

Вторая группа вопросов касалась военных планов советского правительства. Вступит ли Советский Союз в войну с Японией, тем самым спасая жизни американцев? Уклончивые и туманные ответы на американские просьбы предпринять совместные наступательные действия вызывали обеспокоенность и сомнения в советских намерениях. Несмотря на стремительное продвижение наших вооруженных сил к Японии и наши самодостаточные планы ее разгрома, которые были готовы к середине мая, американское военное руководство все еще ожидало советского вступления в войну.

Хопкинс вместе с Гарриманом, который был в курсе всех переговоров до и во время Ялтинской конференции, приведших к достижению этого соглашения, должны были добиться ответов на поставленные вопросы. В своей третьей беседе со Сталиным 28 мая Хопкинс постарался выполнить данное ему поручение (продолжая размышлять над предложениями Сталина относительно Польши). Он заявил, что американское правительство было крайне заинтересовано вопросом обеспечения единства Китая. Но он не знает на данный момент о каком-либо определенном американском плане для достижения этого, и он хотел