Ему было хорошо в этом плавном, будто в замедленной съемке, быту без громких звуков и резких движений. Но он понимал, что когда-нибудь это кончится. Теперь уже ясно, когда. А все-таки жаль… Он как раз проезжал мимо Пушки и грустно кивнул Александру Сергеевичу.

А не послать ли все? И в первую очередь предприимчивого братца. Пусть попробует хоть что-то вякнуть. Папаша его живым похоронит за такую перестановку слагаемых. В самом деле, если набраться наглости и поставить Вадима перед фактом: мол, все останется как есть, на жизнь я буду тебе отстегивать, а Вадим Григорьевич Колосов теперь я и баба моя, — то сильно возбухать он, пожалуй, не станет. Светке можно отписать, мол, так и так, встретил свою судьбу, пойми и постарайся простить.

Ну, а как же мальчишки? Деньги, подарки, шмотки — это стопроцентно. Но они не заменят папу, даже такого дурного. Кататься тайком в Петрозаводск? Привозить их к себе на каникулы? А Алине сказать, что племянники?

Полный бред. Да и сколько времени можно прожить под чужим именем, с чужими документами?

Кирилл безумно скучал по мальчишкам, да и по Светке тоже. На себя он денег почти не тратил, но с любопытством изучал витрины, отмечая, что перед возвращением можно прикупить своим. В петрозаводских бутиках продается все то же самое, торговая цивилизация давно докатилась до самых отдаленных уголков планеты, но там ему никто не позволит тратиться на фирменные детские шмотки — есть более насущные расходы. А в Москве он чувствовал себя свободным и богатым. Даже время от времени ловил себя на фантомном желании послать деньги в провинцию бедному брату.

Кстати, о бедном брате и о деньгах. В Петрозаводске есть свои неразрешенные проблемы, с которыми Светке теперь приходится возиться одной. Хорошо, если их можно разрулить с помощью бабок, оставленных Вадимом. А если нет? Ладно, разберемся. Он ведь все равно скоро приезжает. Месяц остался, пустяки.

Но пусть этот месяц запомнится надолго им обоим. Надо прямо сейчас купить Але цветы и ее любимый банановый ликер. И отменить воскресную рыбалку с Илюхой Михлиным — у Кирилла теперь слишком мало времени для встреч с друзьями из прошлого.

Месяц, надо же. Круто. Это себе он поставил срок, а не Кириллу. Месяц, и все вернется на круги своя.

Никто не тянул его за язык. Он завелся и окрысился на брата, хотя… Хотя именно благодаря фокусам Кирилла ситуация складывалась именно так, как он хотел. Может, вообще заморозить ее в нынешнем состоянии? Он будет жить с Таней, Кирилл с Алиной. Папаша, сам того не подозревая, станет содержать уже не одну, а две семьи. Вернее, три — придется посылать Светке в Петрозаводск, вешая ей на уши лапшу о продлении контракта. Но в какой-то момент она захочет тоже перебраться в столицу…

Нет, не царское это дело — делить пайку на троих. Одно дело быть альфонсом, другое — состоять у альфонса в нахлебниках. Впрочем, и то, и другое — побирушничество, недостойное джентльмена. А что будет, когда Алина охладеет и ко второму Колосову?

— У тебя есть брачный договор? — спросила однажды Таня.

— Ты не в Чикаго, моя дорогая, — грустно ответил он.

Брачный договор, неплохо придумано. Чтобы при разводе ему досталась половина. Интересно, половина чего? Ну, допустим, всего. Квартиры, обстановки. Одна машина из двух, причем он согласен на свою, более дешевую. Собственных сбережений у Алины нет, но есть акции папиных компаний, и это лучше любых денег. А ей достанется половина его литературоведческих трудов, что тоже ценно, потому что сама она в жизни ничего подобного не напишет.

Но в случае смерти супруга (супруги) оставшийся в живых забирает все! Квартиру! Две машины! Акции! Не говоря уж о статьях и книгах.

Таня не собиралась смеяться с ним за компанию — напротив, была вполне серьезна.

— На Западе люди давно уже не заключают брак без договора. И у нас это тоже встречается все чаще. Вместо того чтобы судиться и скандалить при разводе…

Ему пришлось объяснить, что если он произнесет слово «договор», папаша заставит его расписаться каленым железом на собственной — колосовской, а не папиной — заднице. Таня возмущенно взмахнула руками, но слов не нашла.

— Зачем ты полез в это змеиное гнездо? Ради денег? — спросила она, успокоившись.

— Нет, — сказал он честно. Она бы не осудила его, но это действительно было не так. Тогда он еще не знал, что тесть будет полностью обеспечивать их с Алиной.

— Я тебе рассказывал. Меня угораздило связаться с дочерью очень сильного и опасного человека, а ее угораздило в меня влюбиться. Я боялся. Просто боялся за свою жизнь. Я ведь не герой, Татка, и не супермен. Ты это знаешь.

— А сейчас? Тоже боишься?

— Тоже, — на этот раз он соврал.

— Ладно, — вздохнула она. — Бойся, заяц. Но, по-моему, в случае смерти супруга другой супруг все равно является наследником имущества.

— Тогда это будет моя смерть.

Но поскольку Тане по-прежнему было не смешно, он снова объяснил, что в качестве наследника может претендовать разве что на свои тапочки.

— А что, тапочки будут очень кстати. Твои уже давно каши просят, — заметила она.

И наконец-то улыбнулась.

Безвыходных ситуаций не бывает. Это Таня знала всегда. Не бывает, потому что не может быть, потому что это противоречит законам природы.

Безвыходное положение — когда человек лежит под крышкой гроба. Оттуда уж действительно не выйдешь. Хотя — кто это может знать наверняка…

Когда-то в советские времена было выражение: человек — кузнец своего счастья. Танины друзья-однокурсники любили придумывать смешные аналогии: человек — повар своего счастья. Сапожник, редактор, программист, извозчик, сантехник своего счастья, и так далее.

А ведь все это правда. Жизнь каждого в его руках. Да, бывают запертые двери, извилистые лабиринты. Это не значит, что выхода нет.

Но Вадим принадлежит к поколению, которое всегда было готово к тому, что его загонят в угол. И так, загнанное, в углу и жило. Или умирало, оставляя потомкам прекрасные книга о боли и безысходности.

Но Вадиму еще рано умирать, он свою книгу написать не успел. А жить в углу больше нет смысла — время другое.

Удивительно в нем это сочетается. Такой умный, такой уверенный в себе — и абсолютно беспомощный перед окружающим миром. Плывущий по течению. Закрывающий глаза перед опасностью. Сидящий перед открытой дверью клетки, не решаясь выйти на свободу. В юности Таня играла в студенческом спектакле о таком человеке. Пьеса называлась «Похожий на льва».

Похожий, но не лев. Большая красивая кошка. Но она его любит.

А если любит, то и не судит. Человек имеет право быть самим собой. То есть быть трусом, лентяем, сибаритом — если это и есть он сам.

Взрослого мужика не переделать. Но можно изменить его жизнь. Таня не сомневалась, что у нее это получится. Человек может все, если захочет.