Набирает номер конторской девицы. Та говорит: уже выехали.

– Вы же сказали: сначала позвонят. А если бы я ушла?

– Но вы же дома… – девица отвечает обиженно.

Объяснять бесполезно: как на чужом языке.

«Приедут, и слава богу», – она возвращается к статуэткам.

Берет в руки балерину. Фарфоровая статуэтка хрупкая. Одно неловкое движение, выскользнет и разобьется.

В детстве она ходила в балетный кружок. Недолго, класса до пятого.

Девочка из интеллигентной семьи должна иметь хорошие манеры. Погляди на себя… Ты ужасно сутулишься. Еще немного, и превратишься в верблюда.

– Как Иван Царевич?

Какой Иван Царевич?! – мать вышла из себя.

Что тут непонятного? Иван Царевич превращается в Ясного Сокола. В сказке это просто: надо удариться о землю. У верблюда тяжелая нижняя губа. Как у отца. Между горбами скопилась пыль. Взвешивая статуэтку в руке, она думает: взять и шарахнуть об землю, поглядеть, в кого он превратится.

В Доме культуры было две группы. По возрасту ее записали в старшую. Очень старалась, но так и не догнала. Первое время учительница поправляла, потом перестала замечать. На концертах ставила в последний ряд. Родители сидели на первом.

Пыталась объяснить. Отец сердился: «Надо постараться, не боги горшки обжигали». Мать кивала: «Человек работает, а потом у него открывается талант».

Именно боги. И богини. Как Наташка Вышеславцева. Никто не удивился, когда Вышеславцеву взяли в Вагановское.

Через три года подвела черту: «У меня не откроется».

Мать поджала губы. Но она все равно услышала, прочла по ее поджатым губам: человек, лишенный таланта, не живет, а прозябает.

Она отставляет в сторону верблюда, раздумывает, будто делает важный выбор: борзую или ту, что похожа на дворняжку? Ее мать предпочла бы борзую.

Полюбуйся: пятьдесят, а талия как у балерины. Надеюсь, ты тоже будешь стройной…

– Я и так стройная.

Это теперь, когда тебе двадцать. В этом возрасте худоба ничего не значит. Посмотрим, что с тобою станет, когда…

Когда повисало в воздухе. Мать не договаривала, но она все равно слышала: когда доучишься в своем институте и станешь торговкой.

Блеклые краски, случайные сочетания цветов. Ногтем выковыривает сгусток пыли. Прежде чем предложить антиквару, надо помыть… —

* * *

Часа в четыре – как раз разогревал обед, загудела машина. Подгоняемый слабой надеждой, он вышел из времянки: а вдруг все-таки бригадир?

Легковая машина остановилась напротив соседского участка. Из нее вышли два парня. Открыли багажник, вытащили треногу, похожую на штатив.

После обеда поднялся на чердак. Проходя мимо, глянул из любопытства. Парни, про себя он назвал их геологами, все еще возились с треногой. Уехали приблизительно через час. Нарочно засек время.

В четвертой главе команда пыталась устранить какие-то неполадки, неожиданно возникшие в системе охлаждения. Казалось, ничего страшного, но температура неумолимо росла. Не дожидаясь, пока жара переползет критическую отметку, опасную для жизни, астроинженер принял решение: ввел в действие запасную схему. Постояв на достигнутой отметке, температура пошла на спад.

С ходу одолев технические термины – по большей части они встречались и раньше, – он потянулся, похрустывая суставами. «О-ох! – вспомнил: забыл почистить зубы. Перед завтраком, набирая воду, просто ополоснул лицо. – Не забыть перед сном…»

На летучке, начавшейся с опозданием, выступил астробиолог. Он предложил рассмотреть проблему эволюции в другом ракурсе: самое интересное, какие формы приняла жизнь. Иными словами, с каким эволюционным этапом им предстоит иметь дело после приземления. В кратком сообщении докладчик обрисовал общие закономерности, более подробно останавливаясь на переходных формах – судя по контексту – не то животных, не то растений.

Он выделил и отчеркнул названия. Похоже, автор имел в виду нечто среднее – вроде ползающих водорослей, чья жизнедеятельность определяется фотосинтезом, но вместо корней уже образовались усики. С их помощью примитивные водоросли передвигаются, цепляясь за почву. В дискуссию включились члены команды. Сыпали примерами. Обсуждение заняло два с половиной листа.

Капитан взял слово последним:

– Переходные случаи, несомненно, показательны. Своего рода мостики между растениями и животными. С поправкой на местные особенности они встречаются во всех галактиках. Но на планете, к которой мы приближаемся, наличествует уникальная форма. Наши ученые дали ей название: грибы. Их свойства до конца не изучены, однако большинство биологов склоняются к тому, что грибы – самостоятельное царство, существующее наряду с животными и растениями.

Закончив предложение, он пересчитал странички, которые успел сделать за день: меньше половины обычной нормы. Ничего удивительного. Все время что-то отвлекало: то трактор, то вой бензопилы. Хотя пила работала недолго. Мужики приволокли тележку: двуручную, с одним колесом. Погрузили распиленные чурки.

«Нет. Так не годится. Норму надо доделать», – включил настольную лампу.

Уже ни на что не отвлекаясь, работал до темноты.

Завершая предварительный инструктаж, капитан призвал членов команды быть предельно внимательными. Одно дело – фотография, другое – жизнь. Не исключено, что на планете произошли какие-то системные изменения, эволюция сделала неожиданный скачок. Вполне возможно, здешние леса уже кишат диким зверьем.

Ужинать не хотелось. «Все равно… – он сунул ноги в шлепанцы: имел привычку сбрасывать во время работы. – Надо проверить и закрыть…»

Спустился и вышел на веранду. В темноте присел на корточки, нашаривая электрические вилки. Одна зажигала свет на веранде, другая – фонарь над крыльцом. Отец собирался сделать нормальный выключатель, но так и не дошли руки… Воткнул наугад первую попавшуюся: желтым светом облилось крыльцо.

Высоко в небе стояла огромная луна. Неприятного, какого-то насыщенного оттенка. На лунной поверхности проступали красноватые разводы. Ему показалось, он различает контуры глаз и клюва, будто светило, освещающее землю отраженным светом, не довольствовалось своей судьбой, норовя обратиться в сову.

С Марленом они тоже говорили про эволюцию. Кажется, на втором курсе – во всяком случае, Марлен уже ушел из дома, жил в общежитии. Обсуждали Берковского. «Романтизм в Германии». Как выяснилось, эту книгу Марлен прочел еще в школе. Он сказал: «Тебе-то хорошо. Ты из профессорской семьи: книги, домашняя библиотека… А мои родители из крестьян». Марлен усмехнулся: «А мои из кого? Думаешь, из графьев?» – он дышал тяжело: тогда у него уже началась астма, так что больше не гуляли, сидели в закрытом помещении. На морозе Марлен совсем задыхался. «Дед из-под Калуги, прадед вообще из крепостных». – «Дед – другое, все-таки целое лишнее поколение». – «В смысле этап эволюции? – Марлен закашлялся. – Нет, старик, не канает. Мои родители не этап, а переходная форма…»