Последними свидетелями со стороны обвинения выступали два надзирателя ДПЗ, которые дежурили на этаже в ночь, когда умер Вовка Держивморду. В целом служивые не сказали ничего определенного. Вроде бы Вовка шел на своих ногах. Но точно они сообщить не могут, такая суета в тюрьме, ваше высокоблагородие, что мать-отца забудешь… Напрасно Август Мефодьевич пытался добиться ответов, более удобных для обвиняемого. Ребята уже знали, что показал их сослуживец, выводной надзиратель Фуршатов, и боялись вступать в сильное противоречие с его словами. Позиция Минюста была понятна даже им.

В качестве заключительного свидетельства все тот же Малюта Скуратов зачитал показания Фуршатова. Они в корне отличались от двух предыдущих. В них статский советник Лыков выступал как несомненный виновник смерти подследственного Мохова.

Закончив со свидетелями обвинения, суд приступил к слушанию свидетелей защиты. Первым из них в зал пригласили старшего врача ДПЗ статского советника Зильберберга. Иосиф Григорьевич, еврей-выкрест, дослужился по тюремному ведомству до чина пятого класса и к пенсии мог выскочить в генералы. Такому ссориться с Министерством юстиции было невыгодно. Тем не менее, когда Лыков с Сандрыгайло беседовали с ним накануне суда, доктор уверил их в своей поддержке. И сейчас адвокат повторил вопрос: побои, приведшие к смерти Мохова, могли быть нанесены ему в камере, вечером или ночью?

Зильберберг ответил, не раздумывая:

– Да, могли.

– Вы судите об этом по состоянию кровоподтеков на теле умершего?

– Разумеется. Кровь еще не успела свернуться и разложиться на фибрин и сыворотку. Тем более не началось еще и распадение кровяных телец, с последовательным образованием метгемоглобина, гематина и аморфного гематоидина.

Товарищ прокурора немедленно попросил слова и сказал строгим голосом:

– Как вы можете столь безапелляционно это заявлять? Ведь вы делали только осмотр тела. А доктор Окошкович-Яцына, ваш авторитетный коллега, судил по результатам вскрытия!

– Ну и что? – пожал плечами Иосиф Григорьевич. – Я же говорю не о причинах смерти, а о времени нанесения повреждений. И в таком случае мне виднее, я раньше Яцыны увидел тело.

– То есть? Потрудитесь объяснить вашу мысль.

– Поясняю. Вскрытие тела Мохова делалось восьмого декабря, то есть через двое суток после допроса. Это много. И даже вскрытие уже с трудом может датировать повреждения по прошествии такого времени. Более того, как врач, изучивший потом судебно-медицинский протокол вскрытия, скажу: получивший такие повреждения человек не в состоянии на своих ногах дойти до камеры. Если, конечно, он не сделан из железа…

Это была первая победа защиты, и Лыков мысленно благодарил отважного доктора. Как-то ему обернется его порядочность? Щегловитов таких вещей не спускает.

Следующими свидетелями защиты один за другим выступили старший арестной команды Александров и коллежский асессор Азвестопуло. Они по очереди рассказали об обстоятельствах задержания Вовки. Как помощь сыщику застряла на лестнице. А когда появилась, атаман уже валялся на полу. И статский советник легко мог, сославшись на самозащиту, убить его прямо тогда. Но не сделал этого! Зачем же ему было подставляться потом? Всем известно, что в столице права арестантов нарушать нельзя, прокурорский надзор не позволит. Где же логика?

Сандрыгайло тут как тут вынул нужные бумаги и доказал, что обвиняемый Лыков к моменту ареста знал, кого идет брать. Что именно Вовка участвовал в убийстве его товарища Фороскова и пытался погубить самого сыщика. Так что причины для мести у него имелись уже тогда, когда ствол револьвера упирался сыщику в сердце. А вокруг никого. И такой опытный человек упустил столь удобный момент? Чтобы отомстить потом, в допросной камере, где полно чужих глаз? Можно ли в это поверить?

Сословные представители слушали во все уши. Особенно впечатлился волостной старшина Желтоножкин. Он попросил слова у председателя и задал Лыкову вопрос:

– Выходит, вы уже тогда знали? А не опосля? Что он товарища вашего стрельнул…

– Да, тому есть несколько свидетелей, вы же слышали.

– И помяли Мохова?

– Я спасал свою жизнь. Это ли не случай прибить его до смерти? Но нет, я взял его живым.

Желтоножкин посмотрел на сенатора Крашенинникова и неожиданно прокомментировал:

– А и правильно сделал, что помял. Ко мне в кладовую в ту неделю вор залез. На две сотни смакарил! Ежели бы я его в тот момент застал, непременно надавал бы тумаков.

Зал начал хохотать, а председатель сделал временному судье замечание за неуместное заявление. Но обстановка стала неуловимо меняться в пользу сыщика.

Закончив со свидетелями, суд перешел к обвиняемому. Устарговский спросил его:

– Признаете ли вы, что на прежней службе неоднократно избивали подследственных во время проведения дознания?

Крашенинников тотчас же напомнил Лыкову:

– Вы можете не отвечать на вопросы, ответы на которые могут вам повредить.

– Спасибо, ваша честь. Я воспользуюсь этим правом и промолчу.

– Вот! – обрадовался помощник прокурора. – Я ждал именно такого ответа. Хочу напомнить составу суда выдержку из обвинительного акта. Такой же вопрос подсудимому задавал собственный министр, сенатор тайный советник Макаров. И что? Подсудимый признался, что многократно избивал подозреваемых, как он выразился, «для пользы дела». И не видит в том ничего предосудительного.

Это был сильный ход. Министр сказал то, что не посмел признать обвиняемый. Мордовал, и часто! С чистой совестью, успокаивая себя тем, что так надо «для пользы дела». Настроения в зале опять переменились. Кто-то даже крикнул:

– Опричник, чего там!

Устарговский не унялся. Он долго рассказывал о четырнадцати прокурорских проверках по жалобам арестантов, которые закончились для Лыкова парой выговоров без занесения в формуляр. То есть ничем. И неожиданно попросил разрешения зачитать еще два показания. Одно дал разбойник из банды Вариводы Николай Сероштан по кличке Колька Маштак. Алексей Николаевич лично арестовал его в Екатеринодаре прошлой весной[62]. Прокурор разыскал свидетеля на каторге, в Николаевском централе. Сероштан подтвердил, что подвергался страшным побоям от статского советника Лыкова… Ему вторил другой кубанский головорез, Цук Кайтлесов. Этот инородец год назад участвовал в вооруженном нападении на Новороссийское отделение Русского для внешней торговли банка. При этом были убиты городовой и управляющий отделением. Сейчас черкес отбывал наказание в Александровской тюрьме.

Далее Устарговский в лоб спросил сыщика:

– Значит, не били вы Мохова? Пальцем не тронули?

– Не бил.

– Чем вы тогда объясните солидарные показания всех свидетелей?

– Ну не всех, а только ваших.