– Я понимаю.

– Ну тогда… – Сандрыгайло поднялся, уже стоя допил ром и сказал с чувством: – Да поможет нам Бог!

И вот начался самый трудный день в жизни пятидесятипятилетнего сыщика. Он был на войне, чуть не умер от смертельной раны в кавказском госпитале. Прошел этапами всю Сибирь. Получил множество отметин на теле. Но, как выяснилось, то были цветочки. Ягодки подоспели сейчас, когда храброго, решительного и честного человека предали свои.

Слушание дела Лыкова было назначено на час пополудни. Он встал с больной головой, кое-как позавтракал и сел читать газеты. Но на ум ничего не шло. Явились Сергей с Павлукой. Они пытались отвлечь Алексея Николаевича от дурных мыслей, однако не преуспели. В конце концов сын вызвал на подмогу тяжелую артиллерию. Приехали его жена Элла и с ней дети, лыковские внуки-близнецы Саня и Алеша. У Сани прозвище было Пифка, а у Алеши – Сопелкин. Бузотерам шел третий год, они сразу взялись за дело, в квартире стоял дым коромыслом… И это успокоило дедушку и настроило его на нужный лад. Христос терпел и нам велел. Чем ты лучше? Вот и терпи…

Одевшись попроще, статский советник отправился на Литейный. Его сопровождали Азвестопуло и Павел Лыков-Нефедьев. Ольга Дмитриевна с супругами Таубе ехали следом во втором экипаже, а Лебедев с Анисимовым – в третьем. Так и прибыли к зданию судебных установлений кавалькадой.

У входа их уже поджидал присяжный поверенный. Он побрился, надел дорогой мериносовый сюртук и пытался выглядеть уверенно. Но глаза выдавали подлинное настроение Августа Мефодьевича. Сандрыгайло с чувством пожал клиенту руку и велел бодриться. А сам убежал, как он выразился, нюхать воздух.

Началось томительное ожидание. Лыкова запустили в комнату для подсудимых, куда разрешили пройти лишь Ольге Дмитриевне. Остальная свита сыщика разместилась в коридоре левого крыла. Там уже собрались прошедшие по билетам зеваки и толкалось полдюжины хроникеров. Пришли несколько сослуживцев Лыкова по Департаменту полиции и два-три чина градоначальства. Среди зевак к своему удивлению Алексей Николаевич увидел… Самуэля Эгнью. Исполнительный директор Англо-Майкопской корпорации ехидно улыбался сыщику. А потом даже сделал движение ногой: помнишь, мол, как ты меня спустил с лестницы? Вот теперь получи!

Лыков был ошарашен. Так, значит, аналитик не ошибся? Это все месть британских аферистов? Или директор АМК тут ни при чем, а пришел, чтобы потешить самолюбие?

Заходя в комнату, статский советник успел вполголоса сказать Азвестопуло:

– Тут Эгнью, тот самый. Проследи за ним.

Ожидание затянулось. Пристав, хорошо знакомый сыщику по предыдущим посещениям суда, был вежлив и предупредителен. Ольга молилась про себя. Она держалась стойко, тем самым подавая пример супругу.

С шумом ввалился адвокат и сообщил подзащитному, что определился состав сословных представителей. Губернский предводитель дворянства светлейший князь Салтыков не нашел времени исполнить свою обязанность. Он прислал вместо себя лужского предводителя, отставного ротмистра Тирана. Городской голова Глазунов тоже сослался на занятость и выставил взамен члена управы Дурнякина. Вот послал бог судей – Тиран и Дурнякин… Лишь волостной старшина никуда не делся, ибо их выбирали по жребию. Представителем от крестьянства выпало быть старшине Куйвозовской волости Петербургского уезда Желтоножкину.

Лыков молча кивнул – ему было все равно, кто собирается судить его. Но Сандрыгайло вдруг спросил:

– А за что вам дали Георгиевский крест?

– В каком смысле за что? За турецкую войну.

– А где именно вы воевали? Извините, что спрашиваю, но этим интересуется Тиран. Он попросил меня выяснить у вас лично.

– Какое дело лужскому предводителю до моего креста?

– Понятия не имею, но лучше ответить. Вдруг это как-то скажется на его позиции?

Лыков раздраженно пожал плечами:

– Награду все равно отберут.

– И все же?

– Скажите, что я получил Знак отличия Военного ордена четвертой степени за службу в Кобулетском отряде. Сначала он назывался Рионским.

– Ясно. Ну-с, Алексей Николаевич, ждать уже недолго. Осталось всего чуть-чуть, процесс начнется с минуты на минуту. Побегу сообщить Тирану. Встретимся там…

Действительно, через пятнадцать минут Лыкова позвали в зал судебных заседаний. Сколько часов он провел в этом зале! Часто как свидетель обвинения, иногда по своей воле. И вот до чего дошло дело…

Председатель Крашенинников прекрасно знал сыщика и прятал глаза. Алексей Николаевич не стал его искушать. Он быстро осмотрелся: знакомая до боли картина. Портрет государя на одной стене, образ Спасителя на другой. Судебные приставы застыли как статуи, секретарь суда торопливо пробует перо… Полный зал народу, репортеров больше, чем обычно. Первые ряды забиты так называемыми судебными дамами, которые от безделья и из глупого любопытства шляются на Литейный как на службу. Но есть и серьезные мужчины в сюртуках, и студенты юридического факультета, и ученые правоведы… Эгнью уселся в третьем ряду и скалился до ушей. Из-за его плеча соколом глядел Азвестопуло.

Все четверо коронных судей смотрелись на одно лицо: суровые и неподкупные. Из сословных представителей выделялся седовласый капитан с солдатским Георгием на мундире. Не иначе это был лужский предводитель; вот почему он заинтересовался наградой подсудимого. Член управы глядел равнодушно, отбывая скучный номер. Волостной старшина, наоборот, развлекался, пуская глазенапа по сторонам. Он с любопытством осмотрел вошедшего и тут же углубился в чтение лежащих перед ним материалов обвинения. Хмыкнул, почесал в бороде, поднял голову и глядел теперь на сыщика сочувственно.

Председатель уже открыл заседание, по уставу это делалось в отсутствие подсудимого. Сенатор обратился к Лыкову. Он задал вопросы о его фамилии, имени и отчестве, звании, летах, исповедании, месте жительства и занятиях. Алексей Николаевич ответил, стараясь унять волнение.

Затем Крашенинников спросил, получил ли подсудимый на руки копию обвинительного акта. Тот подтвердил, что получил.

После обязательных вопросов председатель зачитал список лиц, вызванных свидетелями, и сообщил, что они все явились и ждут в отведенной для них комнате.

Ритуальная часть заседания на этом закончилась. По предложению Крашенинникова, судья Нессель, он же Малюта Скуратов, зачитал обвинительный акт. Делал он это громко и четко, с привычными казенными интонациями. Будто поэму декламировал, а не решал судьбу человека. Тоже, видать, душа зарубцевалась, иначе как судить человеков из года в год?

Из акта выходило, что статский советник Лыков кругом виноват и это фактически доказано. Пятеро свидетелей в голос сообщают одно и то же. Мутное прошлое зубодробителя также было упомянуто. Множество прокурорских проверок по жалобам арестантов ничем не кончились, и это развило в чиновнике чувство вседозволенности и безнаказанности. Особенно выделил Малюта слова министра внутренних дел Макарова. Тот добровольно сообщил следователю о своей беседе с подсудимым, в которой Лыков признавался в неоднократном применении силы при арестах и допросах! Чего уж яснее: собственный министр свидетельствует против… А тут еще добавилось желание свести счеты с преступником, убившим его товарища. Таким манером обвинение подошло к самому главному. Лыков калечил подследственного Мохова с обдуманным заранее намерением. Увечья нанес с умыслом причинить смерть, отомстив таким образом за Фороскова. Поэтому его действия явно подпадают под первую часть статьи 1484 Уложения. Подобное преступление наказывается каторжными работами пятой степени по высшему пределу, то есть от восьми до десяти лет. В злом умысле нет и не может быть сомнений, учитывая обстоятельства, а также многочисленные рецидивы подсудимого. Кроме того, задета репутация власти и нарушены обычаи человеколюбия.