– Ничего не выйдет, – с легким сожалением проговорил он. – Твой инстинкт самосохранения сильнее тебя – и это правильно. Противоестественно открывать кому-то свой разум.

– Я просто не понимаю, что надо делать. Если бы ты научил, возможно, дело пошло бы быстрее.

Он пожал плечами. Как можно научить дышать?

– Я не знаю, как объяснить. Я вижу двери, они закрыты. Я могу их сломать. Но впустить меня можешь только ты.

Шелена кивнула.

– Впустить тебя. Что-то вроде расслабься и получай удовольствие?

Кай вытаращил глаза:

– Откуда в тебе столько дрянных сведений?

– А, это все те же знакомые девушки.

– Я начинаю сомневаться в их порядочности.

– И правильно. Тааак. – она глубоко вдохнула, а потом подняла голову.

– Давай попробуем еще раз.

– Ох – Шелена улыбалась, но лицо побледнело, и она положила руку на живот, как будто боялась, что ее вот-вот вырвет. – Признаю, это не самая блестящая из моих идей.

– Красный?

– Нет. – глотнув воздуха, она взяла себя в руки. – Желтый, ужасно желтый. Но не красный.

Он ослабил свое присутствие, совсем немного, она кивнула:

– Так лучше. Что теперь, высочество?

– Ты мне скажи. Это я у тебя в гостях.

– Прости, конфеты закончились. – он не улыбнулся, и она виновато признала:

– Я всегда по-дурацки шучу, когда нервничаю. Может, ты меня поцелуешь?

– Здесь? Как ты это представляешь? Ты даже не видишь меня. Только ощущаешь.

– И поверь, очень хорошо ощущаю. Мне кажется, ты у меня даже за глазными яблоками. Ну а ты, ты меня можешь видеть?

На самом деле он мог.

– Допустим.

– Что я делаю?

– Пытаешься делать вид, что все идет по плану.

– Да, это похоже на меня.

Он решился. Поцеловал ее – представил, что целует – всего лишь коснулся губами – это было ново, пугающе, волнующе.

– Ну как?

– Как будто меня целует призрак. Или невидимка.

– Красный?

– Еще.

Он больше не останавливался. Сначала это было похоже на физическую близость – память цеплялась за материальное воплощение, но под нажимом его ласк она постепенно истончалась, исчезала. Сами собой раскрывались двери и сияли секретами, заманивая его. Уже не нужно было видеть – он и так чувствовал ее везде, ласкал ее нервы, сосуды и ткани, держал в руках ее сердце.

– Что ты чувствуешь? – он был влюблен, покорен, победитель.

– Так хорошо… – ее голос едва шелестел. – Невыносимо… горько… и сладко… Мне кажется, я сейчас растворюсь в тебе…

Даже удар кинжалом не подействовал бы на него сильнее. Он вытолкнул себя из нее, резко, яростно, стремительно. Затылок ожгло – стукнулся о каменную стену. Не обращая внимание на острую боль, на кровь, текущую по волосам, склонился над лежавшей навзничь девушкой. Ее зрачки под полуприкрытыми глазами заливали радужку черным бессмысленным светом, на мягких, расслабленных губах блуждала пьяная улыбка.

Не размышляя, не зная, что делать, молясь и матерясь всем богам и ебаным рыцарям сразу, он ударил ее по щеке, сначала один раз, потом другой, но только на третий раз она слабо застонала.

– Не надо, Кай.

Жива. В своем уме. Сука.

Он опустил взгляд на руки: они тряслись, как у параличного пьяницы, кишки выворачивались узлом. Он едва успел встать на четвереньки, как его начало рвать самым некоролевским образом.

Отблевавшись, откашлявшись сухим лающим голосом, он так и не смог перевести дух. Хотелось что-нибудь сломать, разбить, выбить ужас, притаившийся в костях.

– Голые! Голые! Смотри, они голые! – детские заливистые голоса, издевательский свист и улюлюканье. Мальчишки. Забрались воровать умытые дождем плоды. Сжимая руки в кулаках и вращая налитыми кровью глазами, он двинулся на врага, которого мог победить. Что-то было звериное в нем, что-то такое, что недалекие дети мгновенно почуяли опасность и, захлебнувшись смехом, сверкая чумазыми пятками, бросились наутек, налетая друг на друга, рассыпая собранные в подол рубашек яблоки. Он трахнул кулаком в стену и вид крови, побежавшей по костяшкам, наконец-то дал ему точку опоры.

Не глядя на нее, он двинулся к выходу из сада, ни на секунду не оглянувшись, поспевает ли она. Она поспевала. Чудесным образом понимая, когда надо заткнуться, она молча шагала за ним, где-то вприпрыжку, где-то бегом.

Благословляя сумерки, прятавшие его лицо и ветер, сдувавший соленые капли с глаз он знал, что ни одному человеку в мире не смог бы объяснить, что на короткое страшное мгновение увидел в ее безжизненном лице другие зеленые глаза, которые так больше никогда и не открылись, другие губы, никогда больше не улыбнувшиеся ему. Другую женщину, которую он не спас.

У ворот их разваленного особняка он остановился и стал ждать, когда она зайдет в дом, но она подошла к нему.

– Ваше высочество, Кай…

Он помотал головой, отодвинулся, не дал притронуться к себе.

– Уйди. Молю, уйди.

И она ушла, молча, слава всем богам, молча. Он дождался, пока в окне загорится свет, а потом развернулся и отправился во дворец, пустой и выгоревший, как старая трубка его отца.

Только один человек мог сейчас ему помочь. Распахнув ногой двери Ворона, он молча ждал на пороге, пока тот, бросив лишь один взгляд на Кая и, сразу все поняв, выгонял очередную толстозадую девицу, старательно сосавшую его член.

И только когда они остались одни, шагнул из светлого коридора в тень комнаты.

– Габирэль. Ты мне нужен.

– Ворон – это Майк?

Я подняла уставшие глаза на мужа.

– Нет.

– Ложь.

Уклоняться дальше от разговора было бессмысленно. Виски ломило, в груди таился кашель, температура 37. Не самая лучшая команда для защиты.

– Да. Нет. Не совсем.

– Нужное подчеркнуть?

Я никогда не понимала людей, предпочитающих докапываться до правды. С самого детства люди несли мне свои тайны, и я знала наверняка, что то, что таится в глубинах людских душ, не стоит вытаскивать на свет дня.

– Майк – не Ворон. Но в Вороне много от Майка.

– Веледа, это, конечно же, Элена. Я узнаю Джека и Джуда в незримом короле и шутках Колина. Марк – вылитый Сантьяго, очень похож, отдаю тебе должное. Шелена – это ты, но с уверенностью Моники и вдумчивостью Маризы. Я – Ястреб. Так?

Я попыталась слабо протестовать: