‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

 За спиной послышался шум, Богдан повернулся. Женя хмурилась, глядя на гостя.

     – Ничего? – она кивнула на полочку. – Просто… ну…

     – Ты отлично получилась на фотографии, молодец что напечатала, – опередил он, предпочтя не задумываться об очевидном. – Здорово тогда погуляли, – ободряюще улыбнулся.

     – Да, – Крош кивнула.

     Богдан посмотрел на Женю, нервно сглотнул. Она переоделась. Широкие шорты до середины бедра с высокой талией и ярким тканевым ремешком, подчёркивающим неожиданно тонкую талию. Футболка с вырезом, из которого выглядывает ткань бюстгальтера. Причесалась. Волосы волнами упали по плечам, курчавились у висков и щёк. Покрыла губы блеском…

     Ничего особенного – не вечерний наряд, домашняя одежда, вполне уместная, в то же время соблазнительная для Богдана. Кажется, если бы Женя осталась в растянутой футболке и широких штанах – она всё равно была бы хороша для него.

     Ненужное наваждение, лишнее, от которого не хотелось избавляться, почти реальное. И всё же – наваждение.

     Они молчали, как незнакомцы, не зная, что сказать друг другу. Богдан смотрел на маленькие кисти Крош, нервно дёргающиеся пальцы. На оказавшиеся вдруг стройными ноги, хоть их нельзя было назвать худыми, какие обычно привлекали Богдана. Красивой формы икры, аккуратные колени, крепкие бёдра, их хотелось огладить. На хвостик ремешка, дёрни – слетит. На соблазнительную линию декольте, едва заметные ключицы, ярёмную ямку, белую шею, острый подбородок, зелёный, напряжённый взгляд.

     Нервно сглотнул, чувствуя взгляд на подбородке. Машинально провёл рукой, проверил щетину – уже заметную, брился ранним утром.

     – Есть хочешь? – отмерла Крош, прокашлялась. Голос прозвучал неуверенно и глухо.

     – Спасибо, нет, – ответил Богдан, не отрывая взгляда от лица Жени.

     – Может, бутерброды с сыром? – она метнула взгляд в сторону холодильника.

     – Давай, – согласился он, не в силах просто стоять и переминаться с ноги на ногу, играя в гляделки.

     – Тут тебе подарок, – под нос, словно смущаясь, пробурчала Крош, показывая взглядом на бумажный пакет, тот самый, о котором она говорила в ночь родов. Богдан тогда уехал, не придал значения. Попросту забыл. А подарок, оказывается, не был плодом воображения.

     Крош топталась у кухонного стола, Богдан облокотился на торец дивана, присев на боковину, немного расставив ноги в стороны. Передвигаясь вдоль столешницы, та невольно оказалась спиной к нему, почти зажатая между его ног. С лёгкостью переступила через левую ногу, не обратив внимания, потянулась за разделочной доской, придвинув к себе кусок сыра и… замерла, ощутив близость мужчины.

     Богдан видел, как напряглись женские лопатки, спина, шея, застыли в нерешительности руки, вытянувшись вдоль тела, забыв о намерении сделать бутерброды. В воздухе повисла тягучая, почти невыносимая тяжесть ожидания, неизвестности и одновременно ясности, как в самый солнечный день – ясности происходящего.

     Богдан протянул руку, легко коснулся руки Жени, поглаживая внутреннюю сторону локтя – там кожа горячая и невыносимо тонкая, нежная. Крош ощутимо вздрогнула.

     – Женя? – прошептал он, настойчиво поворачивая к себе лицом. – Крош, посмотри на меня, – буквально распорядился он, через мгновение впиваясь взглядом в растерянный, отчего-то перепуганный и в то же время отважный взгляд.

     Женя, Женя. Девочка. Крошечная Крош. Нельзя же так сводить с ума! Прямо в душу! Невозможно!

     Богдан провёл по ремешку на талии, продвинулся выше, где под лёгкой тканью ощущалось тепло женского тела, потянул к себе, прижал, устроив Крош между ног, захватывая в плен собственного тела. Она не могла вывернуться – он крепко держал.

     Одно движение пальцев в распущенных, мягких локонах, пахнущих чем-то фруктово-ягодным, солнечным, до точек в глазах желанным, взгляд на приоткрытый женский рот, и поцелуй, отправляющий здравый смысл в неведомые дали.

     Крош целовала в ответ. Подстраивалась легко, податливо, принимала обрушившийся на неё напор, отвечала с жаром, не пытаясь перехватить инициативу. Она брала ровно то, что давал Богдан. Брала охотно, жадно, настырно, покорно.

     Воспоминания о том давнем, скорее вынужденном, поцелуе, изредка не дававшем спать Богдану, смылись потоком новых, непереносимо острых впечатлений.

     Их губы говорили между собой, языки находили собственный ритм. Он доминировал, она уступала, обволакивая податливой нежностью, трепетом, безусловным согласием, отзывчивостью, страстью.

     – Жень, – глухо шепнул Богдан, с трудом отрываясь от сладких, мягких губ. – Женя, – почти проныл, дёргая заправленную футболку из женских шортиков, чтобы тут же пробраться рукой под ткань, провести по тёплой, шелковистой коже. Ощутить пальцами позвоночник, а грудной клеткой мягкость женской груди.

     Когда ладонь коснулась груди, ныряя в чашечку бюстгальтера, в глазах Богдана потемнело. Идеально. В Крош было идеально всё. От кончиков пальцев очерченных крепких ног до тяжести груди, ложившейся в его руку.

     Женя захныкала, потёрлась о ногу Богдана, отчаянно всхлипнула, пролепетала что-то невнятное. Он не дал договорить, впился поцелуем в губы, отправляя собственную выдержку в непроходимые дали.

     Он хотел Женьку. Безумно. Зверски. Отчаянно. Болезненно. Навсегда.

     Целовал хаотично, рвано, держа в руках, сжимая, сдавливая. Дорываясь до белой кожи, покрытой едва заметными, редкими веснушками. Ласкал, сминал, наверняка оставлял следы. Безумствовал.

     – Я… – Крош пыталась что-то сказать, отодвигалась от Богдана, выворачивалась. – Богдан…

     – Что? – наконец, услышал он.

     – Я не могу сейчас…

     – Что? – Он с трудом соображал. Не может? Не может что? Когда?

     – Не могу. Сейчас, – Женя виновато отвела взгляд.

     – Твою мать! – не сдержался Богдан и был тут же остановлен поглаживанием сквозь брюки по стоявшему колом члену.

     – Я бы хотела… Можно? – услышал он, соотнося жадные поглаживания сквозь ткань с соблазнительным, красноречиво приоткрытым ртом. – Ты только не подумай ничего плохого, ладно? – Крош посмотрела на Богдана.