В леваде – обустроенном загоне с небольшим навесом и кормушками, – степенно выхаживали несколько кобыл, флегматично пожёвывая. В других загонах точно такая же картина. Лошади, кони, жеребята.

     У кузницы стоял кузнец – непомерный детина, настоящий былинный богатырь, только с хакасской кровью, как только уродился такой у обыкновенных родителей. Кузнец поднял широкую ладонь, молчаливо приветствуя хозяина.

     По пути Богдан завернул на производство, умудрился улыбнуться работницам – эти-то точно не виноваты в дурном настроении начальства. Никто не виноват, кроме него самого. Впрочем, приветливым и разговорчивым владелец конезавода не был никогда, не сравнял взглядом с утоптанной землёй – считай, день удался.

     У длинного здания конюшни осмотрелся. Всё на своих местах. Рабочие без лишней суеты занимались своим делом, слышались кони, доносился едва ощутимый характерный запах.

     – Здорово, – Богдан поздоровался со старшим конюхом крепким рукопожатием, зайдя в амуничник.

     – И тебе здоровья, Палыч, – ответил Степан Матвеевич, отвечая на рукопожатие. – Так? Или по делу?

     – Так, – усмехнулся Богдан.

     – Так, так жди, – небрежно бросил конюх, отвернулся к амуниции, деловито почесал нос и сделал пару пометок в помятом блокноте химическим карандашом.

     – Подожду, – не обратил никакого внимания на панибратство Богдан.

     Степан Матвеевич – человек степенный, с огромным опытом и стажем работы на лучших конезаводах страны. Выйдя на пенсию, не у дел не оставался, трудился и консультантом, и рабочим. Когда вернулся на родину, к истокам, «могилам родичей», как любил говорить сам, был перехвачен Усмановым, только открывавшим конезавод, став ему не только главным помощником на первых порах, но и руками – правой и левой, – когда свет померк перед глазами после смерти Яны и Аришки.

     Тогда, в самом начале, Егор не вывез бы всё на себе – ни опыта, ни хватки, ни понимания у парня ещё не было. Богдану же стало всё равно –  жить или сдохнуть. Степан Матвеевич сам себя назначил руководителем и добровольно брался за всё, что необходимо. От постройки новых конюшен до найма рабочих. С бизнес-стратегией Степан Матвеевич не дружил, в «бумагах энтих» понимал мало, «компутера» побаивался, на дело Усманова поддерживал. Почти год не прошёл даром, но то, что конезавод не развалился – немалая заслуга Степана Матвеевича.

     Относительно придя в себя, окунувшись в дела, как в омут, Богдан это быстро понял. В долгу не остался, отблагодарил материально и морально, должность же старшего конюха, несмотря на почтенный возраст и ухудшающееся здоровье, оставил за Степаном Матвеевичем навсегда. Сколько тому захочется оставаться при деле.

     Богдан выбрался на улицу, пройдясь по просторной конюшне с высокими потолками и широким проходом. Лошади приветствовали хозяина, тянули к нему холёные морды, раздавалось довольное ржание. Каждую он знал не только по имени, стоимости, родословной, но и по характеру, привычкам, пристрастиям, страхам.

     Валет – красавец, органично и пропорционально сложенный орловский рысак белой масти, не терпел грязь. Отвращение к плохой погоде буквально читалось на морде, когда его выводили в межсезонье по грязи. Зимой же, среди снегов, Валет красовался, косясь выразительными глазами – все ли видят, насколько он хорош собой.

     Амулет – русский рысак гнедой масти. Племенной жеребец с сухопарой шеей и ногами. Послушный и добродушный, как теленок. Объездить его смог бы даже шестилетний ребёнок.

     Принц – строптивый, норовистый конь, задиристый, молодой, ещё не вошедший в силу. Страшный гордец с неуживчивым характером.

     Наконец, в дверях появился Степан Матвеевич, под уздцы он вёл Абсента. Крупный, мощный, высокий французский рысак караковой масти был негласно всеми признан конём Богдана и только его. Любимцем, которого объезжал лично Богдан.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

   Абсент числился племенным жеребцом. Французский рысак – невероятно красивое животное, предназначенное для спорта. Созревают такие жеребцы позже орловских рысаков или русских рысистых, поэтому потомства от него ждали дольше, и парень не подвёл. Порода в первых отпрысках Абсента читалась сразу по рождению.

     Богдан принял коня, одобрительно похлопал по мощной шее, приветствуя, легко взлетел в седло и направился вон из конезавода. Туда, где за линией шоссе и темнеющей полосы тайги начиналась степь, прерывающаяся чередой невысоких гор. Стык стихий.

     Запах полыни, ковыля, засохшей и свежей травы, душный цветочный аромат ударил в нос, стоило проехать меньше километра. Абсент, почуяв настроение наездника, перешёл на шаг, не мешая Богдану смотреть в никуда, вдыхать тёплый воздух степи, и гонять пустые мысли в опустошённой от этих же гнетущих мыслей голове. Наверное, не будь в его жизни конезавода, обязанностей перед рабочими – в такие часы он пришпорил бы Абсента и скрылся от всего мира. Испарился, превращаясь в кочующую по степи пыль.

     По возвращению на конюшню лично занялся Абсентом, получая от общения с конём особенное, мало с чем сравнимое удовольствие. Егора на месте не застал, в общем-то, и не рассчитывал. Степан Матвеевич выговаривал недовольство подчинённым, но прикусил язык, завидев начальство. Дескать, мы тут сами своими силами разберёмся. Татьяна же, кажется, не поменяла позу с того момента, как утром моргала, глядя на Богдана. У совы больше эмоций, чем у бухгалтерши. Впрочем, вряд ли Богдан хоть кому-нибудь внушал желание улыбнуться.

     Богдан отправился в душ, освежился, решил, что стоит всё-таки поработать, раз уж он в конторе. Через полчаса – волосы не успели просохнуть – услышал женский разговор под открытым окном.

     – Звонил твой? – Богдан узнал голос Марины – проходящей у него практику ветеринара с узкой направленностью ипполога.

     – Нет, – глухо ответили ей.

     Татьяну сразу не узнал, настолько редко слышал её, несмотря на то, что видел каждый день.

     – Разотри! – авторитетно, голосом светской львицы, заявила Марина.

     – Конечно…

     – А ты начальника нашего… того этого, а?!

     – С ума сошла?! – взвизгнула Таня. Богдан был готов поклясться, несчастная перекрестилась. – Он так зло смотрит. Я вообще его боюсь до смерти. Была бы другая работа – ушла бы, не думая!