– Дружище, войско Тохтамыша подоспело к нам на выручку! – воскликнул Савалт, подбежав к Огул-беку. – Победа за нами!

Огул-бек посмотрел на русича ничего не выражающим взглядом, его бледные губы под жесткими черными усами шевельнулись. Савалт наклонился к лицу Огул-бека, чтобы расслышать его шепот.

В колыбели – младенец, покойник – в гробу:

Вот и все, что известно про нашу судьбу…

Это были последние слова Огул-бека. В следующее мгновение он умер.

Ночью Савалту не спалось, ныла раненая рука. Перед глазами у него стоял умирающий Огул-бек. Его предсмертный шепот звучал в ушах Савалта. Спавшая рядом Агафья всякий раз просыпалась, едва Савалт начинал беспокойно ворочаться под одеялом или садился на постели, опустив босые ноги на пол.

– Что томит тебя, родной? – ласково спросила Агафья, когда Савалт снова уселся на краю ложа, скинув с себя одеяло.

Просторная опочивальня с закругленными сводами и с побеленными известью стенами была озарена подрагивающим пламенем масляного светильника, стоявшего в стенной нише над низкой дверью.

Взяв с низкого круглого столика кубок с водой, Савалт сделал несколько глотков. Агафья глядела на него, обхватив руками свои голые ноги, согнутые в коленях. На ней была тонкая исподняя рубашка, подол которой смятыми складками обвивал ее гибкую талию. Длинные распущенные волосы Агафьи укрывали, словно покрывалом, ей спину и плечи.

Савалт был обнажен до пояса, его правая рука повыше локтя была забинтована лентами из неотбеленного льна.

– Помнишь, у нас в гостях как-то побывал Огул-бек, – после долгой паузы промолвил Савалт, повернувшись к Агафье. – Ты еще завела тогда беседу о стихах Омара Хайяма, восхищаясь его поэтическим даром. Ты прочитала наизусть несколько четверостиший Хайяма, а я ради сравнения прочел кое-что из творчества Тахира.

– Конечно, помню, – кивнула Агафья, убирая прядь волос со своего лица. – Ты спросил у Огул-бека, чьи стихи ему больше понравились. И тот отдал предпочтение Омару Хайяму. – Агафья слегка улыбнулась. – Ты еще заметил Огул-беку, мол, его похвала стихам Омара Хайяма скорее всего продиктована желанием сделать приятное мне. – Агафья вновь стала серьезной. – Но почему ты вспомнил об этом? Ведь Огул-бек погиб.

– В том-то и дело, что Огул-бек умер со стихами Хайяма на устах, – скорбным голосом проговорил Савалт. – Я всегда считал Огул-бека грубым и недалеким человеком. Но оказывается, и в нем жила божья искра, побуждавшая его ценить прекрасное.

– Все люди есть творения господни, в каждом из нас живет нечто светлое и возвышенное, – задумчиво произнесла Агафья. – В ком-то этого светлого начала много, в ком-то мало… В ком-то совсем чуть-чуть, как в Огул-беке, например. Но и это крошечное светоносное зернышко дает всходы. Потому-то Огул-бек и вспомнил стихи Омара Хайяма в последний миг своей жизни.

– Когда я стоял над мертвым телом Огул-бека, то мне подумалось тогда, с какой мыслью я буду покидать сей бренный мир, когда придет мой смертный час, – негромко и печально сказал Савалт, склонив голову на грудь. Его бессильные руки висели, словно плети.

Желая отвлечь своего любимого от мрачных дум, Агафья перевела разговор на другое. Она стала расспрашивать Савалта о Тохтамыше, о том, как тому удалось так быстро завладеть Ас-Тарханом. Неужели Хаджи-Черкес оказался таким слабым воителем?

– Тохтамышу просто повезло, он нагрянул к Ас-Тархану, когда Хаджи-Черкес уже лежал при смерти, сраженный тяжким недугом, – молвил Савалт, взбивая свою подушку. – Сыновья Хаджи-Черкеса бежали в Дербент, не осмелившись сражаться с Тохтамышем. Знатные люди Ас-Тархана сами открыли ворота Тохтамышу.

Об этом Савалту поведал военачальник Тоган, возглавлявший авангард Тохтамыша и обративший в бегство воинов Солтанбека.

– Поистине, Тохтамыш есть баловень судьбы, – усмехнулась Агафья. – Прошлой осенью он отнял Сарай у Мамая, разбитого русскими полками. Ныне ему без боя покорился Ас-Тархан. Мамаев сын попытался было утвердиться в Сарае, но и тут Тохтамышу улыбнулась удача. Его головной конный отряд вовремя подоспел на выручку к Огул-беку.

– Удача любит сильных и смелых, – обронил Савалт, вновь забираясь под мягкое одеяло из верблюжьей шерсти. – А Тохтамыш таков и есть. Этот удалец кого угодно заткнет за пояс! Мамай ему и в подметки не годился.

Впрочем, похвала Тохтамышу прозвучала в устах Савалта с оттенком нескрываемой не то горечи, не то досады.

Агафья почувствовала это и, прижимаясь к супругу, осторожно поинтересовалась:

– Как долго ты намерен ходить в воле Тохтамыша?

– До весны, – тихо ответил Савалт, – но об этом молчок. Поняла?

Приподнявшись на локте, Агафья запечатлела долгий поцелуй на устах любимого, тем самым выразив свое одобрение его грядущим намерениям и выказав ему свою готовность помалкивать.

* * *

Солтанбек не смог уйти от воинов Тохтамыша и был взят ими в плен. Муршук и Бей-Ходжа пали в сражении. Из разбитого отряда Солтанбека почти никто не спасся.

Тохтамыш упрятал Солтанбека в темницу, но казнить его не спешил. Приближенные Тохтамыша недовольно перешептывались между собой. Мало того, что Тохтамыш приблизил к себе Басара, младшего Мамаева сына, он, похоже, вознамерился пощадить и Солтанбека, старшего сына Мамая. Если Басар труслив и ленив, то Солтанбек отважен и силен.

«Тохтамыш желает приручить дикого барса, но этот зверь может откусить ему голову!» – втихомолку переговаривались вельможи.

Едва растаяли снега и задули теплые апрельские ветры, в Сарай прибыли послы из Москвы.

Во главе посольства стоял боярин Плещей, дородный и краснощекий, с окладистой русой бородой. Всего в посольстве московитов было семь человек. Длинные опашни и кафтаны на послах были из парчи и атласа самых ярких расцветок, расшитые узорами. Шапки на них были обрамлены собольими и куньими мехами. На пальцах послов сверкали золотые перстни с драгоценными каменьями, на шее у них висели ожерелья из золота.

Тохтамыш принял московских послов без малейших задержек и проволочек, так ему не терпелось узнать, с чем они прибыли к нему. Может, московский князь одумался и решил возобновить выплату дани в Орду. Тохтамыш по-прежнему остро нуждался в деньгах, добыча, взятая им в Ас-Тархане, не могла покрыть всех его расходов.

В тронном зале сарайского дворца собралась вся татарская знать. Здесь были эмиры и беки, пришедшие с Тохтамышем в Сарай из Синей Орды. Рядом с ними теснились местные вельможи, примкнувшие к Тохтамышу, предав Мамая. Тут же находились вожди донских и поволжских кипчаков, некогда служившие Мамаю и изменившие ему после поражения на Куликовом поле. Все эти люди, привыкшие к грабежам и насилию, настороженно разглядывали бородатых московских послов, вступивших под высокие закругленные своды тронного чертога. Послы держались спокойно и уверенно, без тени робости и раболепства. Они не упали на колени перед Тохтамышем, восседающем на троне, как бывало в прошлом, но лишь отвесили ему глубокий поклон. Для татар, считавших русичей своими данниками, это было неслыханной дерзостью!