— По многим причинам, — уклончиво говорю я. — Я предпочитаю думать, что мы просто на паузе и когда-нибудь…

— Ты меня любишь? — прерывает меня вопросом в лоб.

Сердце снова подпрыгивает в груди. Я не привык к тому, что Маруся такая прямая.

Всегда создавалось впечатление, что она больше думает, чем говорит и она не разрешила себе быть слишком откровенной с кем бы то ни было.

И что я ей просто не нужен.

Я внимательно рассматриваю лицо своей жены, пытаясь усмотреть там что-то, что подскажет мне правильный ответ. Но на самом деле я знаю, что ответ абсолютно очевиден:

— Да.

— А я тебя? — еще более коварный вопрос заставляет меня невесело усмехнуться.

— Думаю, тебе придется все вспомнить, чтобы самой на него ответить.

— Это честно, — кивает она.

Мы оба замолкаем. Комната погружается в напряженную тишину. Настолько хрупкую, что я слышу, как за стенкой кряхтит и ворочается Марс. Скоро проснется на кормление.

Таймер на телефоне сигнализирует, что наш ужин готов.

Я встаю с кровати и молча иду на кухню. Запах гари встречает еще в коридоре.

Черт, как сглазили. Выключаю плиту, заглядываю под крышку. Не полное уничтожение, но успела подгореть.

— Это заразно, — раздается в дверях.

Я поворачиваю голову и осматриваю женский силуэт, завернутый в вязанный плед-покрывало.

— Зачем встала?

— Голове легче, чудо-лекарства и волшебный компресс, видимо, — пожимает хрупким плечом, выглядывающим из пледа, и проходит на кухню. — Или это оздоровительная правда? — забирается на стул с ногами и прислоняется спиной к стене.

— Пригорело, — зачем-то констатирую факт, прикрывая кастрюлю крышкой.

Отвлеченная тема после непростого разговора кажется спасительным плотом.

— Говорю ж, это заразно, — Маруся почти улыбается. Почти. — Ничего, если будет с дымком. Я такая голодная.

— Сейчас положу.

Вытаскиваю тарелки с верхних ящиков, достаю из холодильника сливочное масло.

— Запас продуктов закончился, надо завтра закупиться, — рассказываю ей. — Так что к каше особо и предложить нечего.

— Ничего. Я люблю просто гречку. А ты неплохо ориентируешься в квартире.

— Конечно, — киваю. — Я же здесь жил.

— И с Марсом ты просто супер-папаша. Часто с ним возишься?

— У нас договоренность, что я беру его на выходные. Иногда сижу с ним, когда ты просишь. Это настолько же мой ребенок, как и твой, так что это нормально, разделять родительство в равных частях.

— Вау. Никогда не слышала такого от мужчин. Впрочем, я не часто интересовалась их отношению к детям. Я не…

— Знаю, — прерываю ее. — Ты говорила, что не готова. Но в итоге справилась куда лучше меня.

Ставлю на стол две тарелки, сажусь напротив Маруси.

— Сомневаюсь. Нашла собственноручную инструкцию к Марселю, — она берет ложку и запускает в кашу.

— Инструкцию?

— Ага. Ты не видел? Там каждый шаг описан, вплоть до того, как не надо называть сына. Например, Марсюшой.

Я не удерживаюсь от смешка. Да, ее всегда бесили эти уменьшительно-ласкательные. Хотя себя все же разрешила называть так. Но это все равно странно, зачем это записывать?

— Не думал, что тебе нужна такая инструкция, ты очень ответственная мама.

— Серьезно? — удивленно спрашивает Маруся, отправляя первую ложку в рот.

Блаженно закрывает глаза и с чувством жует.

Боже, она с ума меня сведет.

— Ты хорошая мать, — просто ставлю точку в ее глупых сомнениях. Правда, хорошая.

— Ты тоже отличный отец. Ну, из того, что я видела, — пожимает плечами и поправляет ползущий вниз плед. — Странно, что у нас ничего не вышло.

Опускает взгляд в тарелку и снова отправляет в рот ложку.

Да, странно. Ведь все начиналось перспективно. С ней было легко и интересно.

Мы так похожи во многих жизненных взглядах. Я даже не могу вспомнить, в какой точно момент все начало расползаться по швам?

Когда переросло в непримиримые разногласия?

— Я чувствую себя с тобой спокойно, — прерывает мои размышления Маруся.

И что это значит? Поднимаю на нее взгляд и жду продолжения. Пульс снова грохочет, грозясь оглушить к чертям.

— Думаю, это подсознательная память, — она смотрит с таким выражением… его сложно интерпретировать. — И мне страшно представить, что ты можешь меня бросить. Это уже новое ощущение, рожденное последними событиями. Ты мне нужен.

Как опасно звучат эти слова. Как они желанны.

— Я тебя не брошу, — обещаю.

Я бы и не смог.

Марина

— Это было прекрасно, — откладываю ложку на стол и поднимаю глаза на Мишу.

— Каша? — скептически интересуется он.

— Разговор. А каша совершенно ужасна! — тихо смеюсь, запуская пальцы в волосы.

Откидываюсь на спинку стула и прочесываю спутанные пряди. Чувствую себя лучше. Головная боль значительно снизилась, от сердца отлегло. Картинка моего настоящего, наконец, из размытого пятна начала приобретать четкие очертания. И пусть она мне, подобно импрессионизму Дали, совсем не по вкусу, теперь я не чувствую себя слепой, бродящей по картинной галерее на ощупь.

— Обычно у меня получается лучше, — сухо констатирует почти-бывший-муж, вставая из-за стола.

— Правда? Не мужчина — мечта, — игриво бросаю ему в спину.

Поправляю колючий плед на плечах и жалею, что поперлась на кухню чуть ли не нагишом. Но, лежа в кровати, я чувствовала себя ужасно не комфортно в толстом, пропахшем потом после сегодняшнего кросса, костюме. Ткань будто давила на каждый нерв.

— Я люблю готовить, — не оборачиваясь, говорит Миша.

Ставит тарелки в раковину, включает воду. Боже, картинка, как из рекламы: хозяйственный муж, на все руки дюж.

— А я совсем нет. Или да? Может, во мне развился кулинарный талант за последние годы? Тихо дремал, а потом для любимого мужчины — ап!.. — я прищелкиваю пальцами и замолкаю на этой насмешливой фразе. — А, ну да, — добавляю тихо.

«Для любимого ли?» — задаю себе вопрос в свете последнего разговора.

— А мы часто ругались? — меняю русло беседы. Да, мы только что вышли на легкую волну, после штормового известия, но ведь есть еще пара фактов, что не дают мне покоя.

— Немного.

— Я разговаривала с соседкой сегодня…