Журналисты тесным кольцом обступили близнецов и без перебоя сыпали вопросами. Лица братьев одеревенели, напоминая белый картон. Как бы ни старался Чан настропалить отвечать их по-умному, сейчас из них невозможно было выдоить ни слова. В глубине души инспектор презирал подобных барчуков, что, получив родительское наследство, всю жизнь живут как у царя за пазухой. Этим типам неведомы тот трепет и страх, которые испытывают птицы низкого полета. Он родился в таком захолустье, что и Муджину не снилось. Туда даже автобусы не ходили. Он мечтал учиться, но кулаки пьянчужки отца разбивали его надежды. Зато для сибаритов вроде братьев Ли жизнь была как перезрелый арбуз: только тронь — и рыхлая мякоть истечет сладчайшим соком, которым они давно пресытились. Потому-то Чан и не стал их утешать, дескать, по личному опыту знаю: стоит чуть потерпеть, и вскоре все утрясется, забудется, нужно лишь потянуть время. Нет, такими советами можно испортить все дело. Козыри лучше попридержать на потом.

Сверкали вспышки камер. По указке Чана братья хранили молчание, лица в пиджаках не прятали. Директор кое-как держался, в отличие от зама: мертвецки бледный, тот дрожал как осиновый лист и, казалось, вот-вот шлепнется в обморок.

— Подъезжайте через час к нам в центр.

Оглянувшись, инспектор увидел Со Юджин. Это застало его врасплох. Он замешкался, соображая, что бы могла означать атака этой женщины, а она, не преминув воспользоваться заминкой, сказала:

— Состоится пресс-конференция для журналистов. Надеюсь, после этого наша ни на что не способная полиция хотя бы возьмет себе на заметку собранную нами информацию.

От лица Co Юджин исходило какое-то сияние, будто позаимствованное у синих небес. Ничего подобного Чан ранее не испытывал, и это привело его в полное замешательство. Она же с дергающимся от волнения лицом договорила:

— Вы, полицейские, еще отвратительнее, чем эти… эти сволочи.

«Десять лет назад я выпустилась из интерната "Чаэ". Посмотрев вчера спецрепортаж, хочу рассказать о том, чем ни с кем не могла поделиться все эти годы, похоронив глубоко в сердце. Я жила в общежитии интерната. Как-то раз меня с уроков вызвал замдиректора Ли Ганбок и в своем кабинете изнасиловал. Он насиловал меня много лет, пока я не ушла из интерната. Но и потом, когда я стала вести самостоятельную жизнь и у меня появился жених, время от времени он вызывал меня и, угрожая, что в случае отказа расскажет все моему будущему супругу, насильно принуждал к соитию. После передачи я поняла, что таких пострадавших, как я, немало, поэтому призналась своему мужу. Даже если супруг не сможет простить и оставит меня, я все равно хочу, чтобы весь мир знал об этом чудовище. Пожалуйста, накажите его!»

«Пять лет назад я получила место временного преподавателя в интернате "Чаэ". Обещание, что через некоторое время меня устроят на постоянную должность, и мысль, что я могу быть полезной обучая детей-инвалидов, грела меня и помогала держаться на плаву, несмотря на мое шаткое положение временного преподавателя. Однако как-то директор Ли Гансок вызвал меня и вручил странный диск, попросив его откопировать. Включив диск, я обнаружила на нем откровенное низкопробное порно. И потом мне часто приходилось выполнять подобные поручения: порой даже отрываясь от занятий, я копировала эти диски и передавала ему. На душе скребли кошки от мыслей, что же это, черт подери, такое — почему ради выживания приходится заниматься подобными мерзостями? И сейчас, когда все выплыло наружу и мир узнал правду, даже дышать легче стало. Ради таких же учителей, как я, ради наших детей, пожалуйста, накажите их за содеянное! Помогите превратить наш интернат в место, где бедные, несчастные дети могут учиться по-настоящему. Благодарю за внимание».

«Мою подругу неоднократно вызывали с уроков, и в общежитии по ночам ее часто не было на месте. Она беспрестанно плакала, а когда я спрашивала, отвечала, что от стыда язык не поворачивается рассказать. Твердила, что ей страшно и свет не мил. Сокрушалась, почему родилась глухой, отчего родители оставили ее здесь, не приезжают за ней. Говорила, что в следующей жизни хочет родиться здоровой девочкой у хороших родителей. Как-то она несколько дней подряд не ела и не спала, все только в окно смотрела невидящими глазами. И однажды вечером замдиректора вызвал ее. Почувствовав неладное, я пыталась ее остановить, но она все-таки ушла, напоследок сказав мне, что, если вдруг с ней что-то случится, я могу взять себе ее заколку для волос, которая мне очень нравилась. Больше я ее не видела. В ту ночь стоял жуткий туман, а подругу потом обнаружили мертвой — она упала с обрыва на краю стадиона и разбилась. Почему она погибла, упав со скалы, после того как ее вызвал к себе замдиректора? Почему полиция не поинтересовалась у меня? Прошу провести расследование, чтобы душа моей горемычной подруги наконец обрела мир. А ее заколка до сих пор хранится у меня».

Реакция на передачу была невероятной, спецрепортаж буквально произвел фурор. Со всех сторон посыпались признания и шквал петиций в различные инстанции. События в интернате ежедневно муссировались в СМИ, и никто не сомневался: необходимо наказать виновных — директора интерната и его братца в компании с куратором Паком. Раздавались призывы навести порядок в фонде интерната: уволить в полном составе руководство и членов правления, которые, прикрываясь вывеской юридического лица, получали немалые средства из правительственной казны. Новый управляющий, назначенный государством, должен превратить интернат в образцовое учреждение.

В муджмнской церкви Великой Славы шло десятичасовое богослужение. На нем присутствовала секретарь Чхве Сухи вместе с мужем. Главный пастор уехал с миссионерской поездкой по Северной Корее и сейчас находился в Йенбене, поэтому сегодняшнюю службу проводил его сын. Лицо симпатичного молодого пастора выражало скорбь. Он совсем недавно вернулся из США, где учился, но уже заслужил репутацию очень даже неплохого человека, единственным минусом которого называли злоупотребление английскими словечками. Он начал свое выступление так:

— В эти минуты двое наших прихожан испытывают невообразимые страдания. И я хотел бы уделить внимание этому моменту.

Прихожане заволновались.

— Безусловно, не только эти двое, но и их семьи и, что скрывать, все мы охвачены муками. Мы опечалены и сокрушены, хотя, конечно же, наши душевные терзания не идут ни в какое сравнение с тем горем, которое пережили их родные. И тем не менее сегодня они с нами.

Голос молодого пастора звучал уверенно и твердо. Главный зал для богослужений, вмещавший три тысячи человек, погрузился в тишину. Прихожане этой церкви неимоверно страдали. Не важно, на чьей стороне правда, одно было очевидно: все пребывали в полнейшем смятении. То, что этот юноша, божий пастырь, во время богослужения открыто заговорил о деле, которое еще неизвестно чем закончится, доказывало, что церемониться он не намерен. Бесстрашно подняв вопрос, от которого могла зависеть судьба церкви — быть или не быть, — он, по сути, объявил войну всем и вся.