Он раздевался не как мужчина, охваченный вожделением. Тем не менее то неумолимое самообладание, которое он демонстрировал, медленно обнажая свое тело, возбуждало ее. Она еще никогда не чувствовала в мужчине такой животной силы. Ее дыхание участилось, когда она ощутила слабый мужской запах, исходящий от него.

Жилет присоединился к мундиру на спинке стула. Под ним была только тонкая полотняная рубашка. Когда он развязал черный шейный платок, повязанный под воротничок, его цвет отразил бездонную глубину его глаз. Под платком в глубоком треугольном вырезе рубашки была видна густая черная растительность. Темперанс не могла оторвать от нее глаз.

Он замер, и она поняла, что он наблюдает за ней. Губы его сжались, шрам побелел. Стой же преувеличенной медлительностью, с которой снимал мундир, он взялся за край рубашки и стащил ее, обнажая мускулистые руки, блестевшие в мерцании свечи, словно намазанные маслом, крепкие, с отчетливо выступающими венами.

Она видела такие руки у мужнин, которые работали в кузнице при отцовской фабрике, и у мужчин, которые трудились в поле на сборе урожая. Мускулы перекатывались, когда он бросил рубашку на стул.

Как она осмеливалась заигрывать с таким мужчиной? Как ей удавалось так долго ускользать от него, такого сильного, с такими железными мускулами и внутренним стальным стержнем? Теперь уж он возьмет то, чего хочет. У нее больше нет выбора. И хотя это должно было пугать ее, властная сила его тела по-прежнему притягивала к нему. Она жаждала почувствовать, как эти руки прижимают ее к груди, ощутить себя в его власти, хотела, чтобы он овладел ею.

Да что же это с ней?

Это не тот обаятельный мужчина, чьи глаза искрились, когда он флиртовал с ней сегодня вечером. Это не тот мужчина, с которым она чувствовала себя в безопасности, которым могла управлять при помощи средств, никогда раньше не подводивших ее: своей красоты и готовности рисковать.

Темперанс больше не чувствовала себя с ним в безопасности. Она не понимала, что он сейчас делает и почему это так сильно возбуждает ее. Ему незачем так ее дразнить. Разве он еще не догадался, что может возбудить ее одним-единственным поцелуем? Она ведь чуть не отдалась ему там, у Раджива. Зачем же он так медлит?

Однако он по-прежнему не спешил. Что-то заставляло его двигаться нарочито медленно. Что он собирается сделать с ней, если ему требуется столько сил?

Его рука легла на верхнюю пуговицу застежки кожаных бриджей. Большим, указательным и средним пальцами он взялся за нее, и сильные мышцы предплечья напряглись, когда он расстегивал пуговицу. И снова он помедлил, наблюдая за Темперанс. Она сделала глубокий вдох. Блеск в его глазах говорил о том, что он прекрасно понимает, как действует на нее. Знает, как эта нарочитая медлительность сводит ее с ума. Но это лишь еще больше подстегивало его, и он продолжал ее мучить.

Когда его пальцы лениво расстегнули еще одну пуговицу на бриджах, напрягшаяся плоть вздулась. Темперанс почувствовала, как волна тепла прихлынула к низу живота. Она хотела его, несмотря на холод, исходящий от него сейчас. Несмотря на ощущение странности происходящего, которое росло в ней с каждой минутой. Чувствует ли он ее возбуждение, как она чувствует животный запах похоти, исходящий от него?

Но если он что и ощущал, то ничем не выдавал этого, продолжая обнажаться невозможно медленно, как будто сдерживал себя, чтобы наброситься на нее с той дикой страстью, с которой ей бы следовало сопротивляться ему. Однако она была парализована неудержимым, неодолимым желанием.

Почему он так поступает? Зачем оттягивает неизбежное? Ведь не из страха же, что у него ничего не получится. Она видела, что его возбуждение достигло предела. Или он пытается доказать ей, что она солгала, когда сказала, что ее влечет к нему из-за его доброты?

Сейчас он не был добрым.

Тепло и забота, которые он проявлял всего несколько часов назад у Раджива, видимо, всего лишь иллюзия. Обман чувств, вызванный экзотическими индийскими пряностями. Тогда они удержали его от желания овладеть ею. Теперь все это прошло. Испарилось. Он заковал душу в ледяной панцирь, и она поняла, что в этот раз он наконец возьмет ее, используя всю свою силу, чтобы подчинить ее своей власти.

Какой дурой она была, думая, что соитие с этим мужчиной будет лучше, чем с Рэндаллом. Рэндалл по крайней мере не играл с ней и не унижал, доводя до такого постыдного накала желания, как делает сейчас этот мужчина, пользуясь грубой силой. Он вызывает у нее настолько сильную страсть, что это до смерти пугает ее.

Трев расстегнул последнюю пуговицу на бриджах, и они упали, выпустив на волю его пенис. Он был огромным, как в ту ночь в переулке, когда она обманула его и убежала. Но сейчас он не охвачен страстью, а полностью владеет собой. И ей не сбежать от него.

В свете свечи она уловила блеск его прищуренных глаз. Он смотрел на нее так, словно бросал ей вызов, и тоже вспоминал, что случилось в переулке, и давал ей понять, что в этот раз все будет по-другому.

О да, по-другому. Ее буквально трясло, сердце лихорадочно билось в груди. Горячая кровь пульсировала внизу живота. Она теперь в большей опасности, чем тогда, в переулке, но она ждала и хотела этого и не могла ничего с собой поделать. Она лишь могла смотреть, как он соблазнительно медленно снимает плотно облегающие бриджи вначале с одной ноги, затем с другой, как будто возбуждая себя этим.

Когда бриджи упали на пол, он подобрал их, аккуратно сложил и так же аккуратно положил на стул. Только после этого он развязал завязку, удерживающую кальсоны, они упали на пол, и он ногой отшвырнул их в сторону.

Сделав глубокий, прерывистый вдох, он шагнул к ней, положил руки ей на плечи и толкнул на постель, широко раздвинув ее ноги. Потом ухватился за подол рубашки и задрал его, обнажая ее жаждущее лоно.

С минуту он пожирал ее взглядом — глаза широко открыты, ноздри подрагивают. Он протянул руку и погладил ее влажную припухшую от возбуждения плоть.

Она знала, что будет дальше. Точно так же, как было с Рэндаллом: болезненно и быстро, слишком быстро. А потом она останется унизительно опустошенной и неудовлетворенной. С этим мужчиной не будет даже того незначительного удовольствия от мысли, что, возбуждая его похоть, она укрепляет свою власть над ним.

Она хотела гораздо большего. Он ввел ее в заблуждение своими пылкими, обжигающими поцелуями и блеском в глазах. Он вызвал ее на откровенность и создал обманчивое впечатление, что ощущает родство их душ. Но на деле все оказалось не так. Его пальцы отыскали ее припухший бутон и грубо стиснули. Потом он поднес их к лицу и понюхал, глубоко втягивая запах. Затем протянул руку и загасил свечу.

Она вся горит от страсти, бесстыжая. Трев задавался вопросом, есть ли предел ее двуличию. Чтобы симулировать такое желание, требовался необыкновенный талант, с которым он никогда раньше не встречался. Даже рабынь низама нужно было ласкать и возбуждать, прежде чем они оказывались готовы принять его. Они смазывали себя маслом, чтобы скрыть отсутствие желания, но он в состоянии отличить по-настоящему жаждущую женщину от притворщицы, и его было невозможно обмануть их гаремными уловками. Он брал то, что они вынуждены были предлагать ему, но только после того, как использовал все свое сексуальное мастерство, превращая их притворное желание в настоящее.