Петя горячо возражал, но шуба уже мешала ему, он подергивал шеей. Протянул руку, чтобы пощупать белье, еще влажное и тяжелое.

— Кажется, просохло, можно нарядиться.

Покраснев, он попросил Лидию отвернуться, надел белье, влез в сухие дошку и валенки и свернул в узел пиджак с брюками.

— Всего лучшего, — протянул он руку. — Надо отправляться. Я переброшусь все-таки с оленями и нартами, а то с обозом протащусь еще дня три, А что думает делать ваш муж на приисках? Он кто?

— А вы что — управляющий, нанимаете служащих?

— Не управляющий, а просто интересно. Вид у него неподходящий для Алдана. Будет ворчать на недостатки, на плохую постановку… Вообще…

Лидия перебила:

— Вообще он, может быть, больше нас с вами подойдет. — Ее волновали тон, каким разговаривал Петя, и неприязненные глаза. Она вспылила: — Не едет же он вредить за тысячу верст. Вы, по-видимому, очень часто ошибаетесь в своих наблюдениях.

— Как вам пришло это в голову? Я ничего подобного не говорил и говорить не мог про человека, которого первый раз вижу! Странная обидчивость!

Они простились кивком головы, не подав руки друг другу.

5

На Незаметном Лидия с Федором Ивановичем устроились в крошечном бараке, с окошком в кулак, у известной в поселке Петровны — владетельницы одной из трех коров на Алданских приисках. Два дня ушли на отдых и разборку вещей, и только на третий день смотритель отправился в главную контору Алданзолото. Лидия решила воспользоваться отсутствием мужа и поискать Жоржа. Она уже знала, что он работает смотрителем на Верхнем ключе. На кровати Петровны, занявшей две трети барака, на лоскутном одеяле валялись измятые платья. Переодеваясь, поглядывала в маленький кусочек стеклышка, вделанного в окошко. Мимо шли старатели с лопатками и кайлами, непрерывным потоком текли по изрытой дороге обозы. Забайкальские разномастные кони — с юга, якутки — палевые с черными ремнями на спине — с севера. Проплывали ветвистые рога оленей, напоминая ожившие суковатые растения.

Застегнула лиф и набросила через голову юбку. Вдруг вскрикнула: в каморку втиснулся китаец в синей ватной кофте.

— Твоя мамка ходи мало-мало? — спросил он. — Харчи мало-мало-ю{43}. Тинза шибко-ю{44}, — приветливо улыбнулся. — Многа подработай. Шибко твоя хароший мамка.

Китаец уселся на кровать Петровны и достал папиросу. Лидия спросила:

— Жоржа знаешь?

— О, Шорш. Моя знай. Зачем Шорш? Моя ходи мамка. Шорш не нада ходи!

Лидия рассмеялась.

— А мне хочется к Жоржу. Смотрительшей буду.

Китаец, не докурив папиросы, обиженно бросил ее на пол и молча вышел.

У барака собралась кучка золотоискателей, жаждущих увидеть новую женщину и, если удастся, нанять ее в стряпки. Окошко не освобождалось от разноцветных любопытных глаз, сменяющих друг друга. Когда Лидия вышла в черном пальто и котиковой шапочке с горностаевой отделкой, ее окружили плотным кольцом и на разных языках предлагали хороший заработок. Не могла оторваться от двери. Впереди расставил ноги русский с нахальным бронзовым лицом.

— Пропустите, — воскликнула Лидия. — Что это в самом деле за безобразие!

Увидела знакомую фигуру, бредущую со склоненной головой, и громко позвала:

— Миша, помоги мне, пожалуйста!

Мишка Косолапый растолкал китайцев, корейцев, якутов и едва не подрался с русским. Пошли вместе по ключу. Мишка, оказывается, только вчера пришел на Незаметный и тоже разыскивает Жоржа, надеется при его помощи устроиться на деляну с приличным золотом. Пока остановился в зимовье. Он бормотал, поглядывая на коричневые отвалы:

— Вот он какой Незаметный, знаменитый ключ. А хозяйских разработок не видно. Старательствует народ. Ишь, чешут бутары. Не Витим.

— Не нравится?

— Как тебе сказать? Конечно, не нравится лопатка вместо экскаватора, а очеп вместо лебедки. А вообще — весело.

По разрезу свежими кремовыми нитями путались тесовые желоба, готовые принять вешнюю воду для промывки. В грудь врывался веселый сплошной звук торопливых шорохов, рокота и скрипа. На двухкилометровом пространстве шла горячая суета.

— Откуда они взялись тут? Как с сопок понасыпались. И куда человек не проникнет!

Долина, и сопки, окружившие золотоносный ключ, сверкали в весеннем солнце яркой белизной. Поселок вытянулся в одну улицу по правую сторону ключа. Он производил впечатление оазиса, отгороженного от мира непроходимой тайгой, как морем с каменными громадными волнами. Маленькие домики, землянки, едва видимые над поверхностью, с каменными кучками вместо труб, палатки, шалаши напоминали стан древних завоевателей, пришедших из далеких стран.

Долина буквально кишела. Словно бесчисленные кроты шевелили землю. Сновали тачки, кланялись «журавли», крутились валки, качались бадьи, и, как песнь, над ключом стоял неумолкаемый бодрый шум. Китайцы, русские, корейцы и якуты с тугими мешками на спинах двигались во всех направлениях по тропам. Напряженные лица, казалось, вот-вот лопнут, как перезревший плод, ноги подломятся. Для отдыха носильщики пользовались пнями срезанных зимою деревьев: не снимая груза с лямок, пятились к пню и, поставив на него груз, стояли с полусогнутыми ногами и низко склоненной головой. Из тайги с криками и улюлюканьем, уцепившись за веревку, тащили бревна, — по мокрому снегу оставался грязный глубокий шрам.

— Наверху лежит золото, говорят, копнул и — бери, а тяжело, — задумчиво говорил Мишка. — Горстью берут, а за это мешки и бревна на горбах таскают, надрывают жилы. Вот как он, Алдан, действует!

Лидия дивилась не меньше Мишки безалаберности Алдана. После налаженной и организованной работы Бодайбинских приисков, паровых лебедок, электрических насосов, откаточных путей смешно было видеть суетню над валковым подъемом, допотопным очепом с хлябающим деревянным поршнем и кое-как сколоченным худым желобом. Вместо рельсов — в грязи шершавые плахи, вместо сигнальных свистков — надрывистые хриплые крики. Лидия вдруг схватила Мишкину руку: из чащи на дорогу вылезли олени с длинными мотающимися от усталости языками и налитыми кровью глазами. Они склонились до земли, ноги, созданные для вольного бега, дрожали.

— Вот он как, Алдан, действует, — бормотал Мишка. — И будто пытался утешить себя: — А на Витиме и того хуже. Иностранцы к ногтю подведут все.

— Да оставь ты бормотать, — воскликнула Лидия. — Почему ты самое плохое рассматриваешь?

Бараки-харчевни из кривых неоштукатуренных лиственниц, покрытые землей, были разукрашены цветными бумажными фонарями. Длинные бахромы шевелились от легкого ветра, словно сверкали струи фонтанов. Возле парикмахерских, тоже разубранных цветными лентами, толпились только что прибывшие приискатели, косматые, дикие на вид. Лидия вслух прочитала фанерную вывеску: «Стрижу 1 р. 70 копиек».

— Вот этого у нас на Бодайбинских не увидишь!

6

На Верхнем Мишка спросил у старателя с топором в руке, где найти смотрителя Соломатина.

— Жоржа, что ль? На делянах, где же больше. Сейчас самая съемка.

Развороченный разрез изгибался дугой. Можно было сразу определить место съемки: возле