в городе, что наш дом ограбили бандиты и унесли все, что хотели: и добро, и рабынь? И они подвесили старого господина за большие пальцы, а старую госпожу привязали к стулу и заткнули ей рот, а все остальные убежали. Но я осталась. Я спряталась в наполовину высохшем колодце под деревянной крышкой. А когда я вылезла, грабителей уже не было, и старая госпожа сидела мертвая на своем стуле, – не потому, что они ее тронули, а от испуга. Тело у нее стало словно гнилой тростник от выкуренного опиума, и она не могла вынести испуга.

– А слуги и рабыни? – в изумлении спросил Ван Лун. – А привратник?

– Ах, эти? – отвечала она равнодушно. – Они давно сбежали. Все ушли, кого только могли унести ноги, потому что к середине зимы не стало ни еды, ни денег. Правда, – ее голос упал до шепота, – среди бандитов было много наших слуг. Я сама видела этого пса – привратника: он показывал дорогу, и хотя он отворачивался в присутствии старого господина, я все же узнала его по трем волоскам на бородавке. Кроме него были и другие, потому что только свои могли знать, где спрятаны драгоценности и где в тайниках хранятся вещи, не предназначенные для продажи. Думается мне, что здесь замешан и сам управляющий, хотя, конечно, он и не мог явно участвовать в этом деле, так как он дальний родственник хозяевам.

Женщина замолчала, и во дворе стояла тягостная тишина, какой может быть тишина только после того, как уйдет жизнь. Потом женщина сказала:

– Но все это случилось не вдруг… В течение всей жизни старого господина и его отца дом Хванов падал и падал. Под конец господа перестали сами управлять хозяйством и землей, брали деньги, которые им давал управляющий, и тратили их, не жалея, словно воду. И у них порвалась связь с землей, и – участок за участком – земля начала уходить у них из рук.

– Где же молодые господа? – спросил Ван Лун, все еще оглядываясь по сторонам и не веря тому, что слышит.

– Разъехались кто куда, – ответила женщина равнодушно. – Хорошо еще, что двух дочерей успели выдать замуж прежде, чем стряслось это несчастье. Старший из молодых господ, услышав о том, что случилось с отцом и матерью, прислал гонца за старым господином, своим отцом, но я уговорила старика не ездить. Я сказала: «Кто же останется в доме? Мне не подобает оставаться одной, ведь я только женщина».

Говоря это, она с добродетельным видом поджала тонкие красные губы и опустила наглые глаза и снова сказала, помолчав немного:

– Кроме того, все эти годы я была верной рабыней моего господина, и у меня нет другого дома.

Тогда Ван Лун посмотрел на нее пристально и быстро отвернулся. Он начал понимать, в чем дело: женщина держалась за умирающего старика, так как надеялась получить от него что-нибудь перед его смертью. Он сказал с презрением:

– Ведь ты только рабыня. Как же я стану заключать с тобой сделку?

Она закричала на него:

– Он сделает все, что я ему скажу!

Ван Лун долго обдумывал этот ответ. Что же, у них осталась земля. Другие могут купить ее с помощью этой женщины, если не купит он.

– Сколько осталось земли? – спросил он неохотно.

И она сейчас же поняла, какая у него цель.

– Если ты пришел покупать землю, – сказала она быстро, – то земля есть. У него есть сто акров к западу от дома и двести акров к востоку, которые он продаст. Земля не вся в одном месте, но участки большие. Все это можно продать до последнего акра.

По ее словоохотливости Ван Лун понял, что она знает, сколько чего осталось у старика, до последней пяди земли. Но он все еще ей не верил.

– Не годится старому господину продавать землю без согласия сыновей, – уклончиво сказал он.

Но женщина поспешно ответила:

– Сыновья велели ему продавать, если найдется покупатель. Земля находится в таком месте, где ни один из сыновей не хочет жить. По всей округе рыщут бандиты, и все сыновья говорят: «Мы не можем жить в таком месте. Продадим землю и поделим деньги».

– Но в чьи же руки я отдам деньги? – спросил Ван Лун, все еще не веря.

– В руки старого господина. А то в чьи же еще? – ответила женщина вкрадчиво.

Но Ван Лун знал, что из рук старого господина деньги перейдут в ее руки. Поэтому он не захотел дальше разговаривать с ней и повернулся к выходу, говоря:

– Как-нибудь в другой раз, в другой раз.

Он пошел к воротам, и она пошла за ним, крича ему вслед:

– Завтра, в это же время, в это же время или после обеда! Все равно – в какое время.

Он, не отвечая, шел по улице в великом изумлении, и ему хотелось обдумать то, что он слышал. Он зашел в маленькую чайную лавку и заказал прислужнику чай, и когда мальчик ловко поставил перед ним чашку и поймал и подбросил медяк, который он уплатил ему, Ван Лун принялся размышлять. И чем больше он размышлял, тем чудовищнее казалось ему, что знатная и богатая семья, которая в течение всей его жизни и всей жизни его отца и деда была самой могущественной и славной в их городе, теперь пришла в упадок и рассеялась по лицу земли. «Это оттого, что они бросили землю», – думал он с сожалением.

И он думал о своих сыновьях, которые росли, как молодые побеги бамбука весной, и решил, что с этого же дня они перестанут играть на солнце и он заставит их работать в поле, где они научатся чувствовать землю под ногами и мотыгу в руке, и это чувство смолоду впитается в их плоть и кровь.

Да, но все это время драгоценные камни жарко и тяжело давили на его тело, и он все время боялся. Ему казалось, что их блеск пробивается сквозь его лохмотья, и он ждал, что вот-вот кто-нибудь закричит: «Смотрите, этот бедняк носит с собой сокровище императора!» Нет, он не успокоится, покуда не обменяет их на землю. Он подождал, пока у хозяина лавки выдалась свободная минута, подозвал его к себе и сказал:

– Поди, выпей чашку чаю на мой счет и расскажи мне, какие в городе новости, потому что я уезжал на всю зиму.

Хозяин лавки всегда был рад поговорить, особенно если пил свой чай за чужой счет, и он охотно сел за стол Ван Луна. Это был маленький человек с мордочкой хорька и прищуренным, кривым левым глазом. Его одежда была до того засалена, что спереди и куртка и штаны были черны и стояли коробом, потому что, кроме чая, он торговал еще и съестным и сам готовил. Он любил говорить: «У хорошего повара халат всегда грязен» – и думал, что ему так и следует и даже необходимо быть грязным. Он сел за стол и сразу начал:

– Ну, кроме того, что народ голодает, – а это уже не ново, – самая крупная новость – грабеж в доме Хванов.

Это было как раз то, о чем надеялся услышать Ван Лун, и лавочник продолжал свой рассказ с видимым удовольствием, описывая, как визжали оставшиеся в доме рабыни, как их уносили, и как насиловали не успевших скрыться наложниц, и выгоняли их на улицу, и даже увозили с собой, и как после этого никто не захотел жить в доме Хванов.

– Никто, – закончил хозяин лавки, – кроме старого господина. А его теперь забрала в руки одна из рабынь, по имени Кукушка, которая благодаря своей ловкости много лет пробыла в покоях старого господина, в то время как другие постоянно менялись.

– Значит, эта женщина распоряжается теперь