Генри Филдинг умер в 1754 году, но в следующие четверть века его работу продолжил его столь же целеустремленный брат, слепой судья сэр Джон. Еще Генри создал подразделение следователей, известное как «люди мистера Филдинга», а позднее как «ищейки с Боу-стрит». Джон Филдинг оповестил общественность о «срочной отправке на улицы отряда бравых ребят на верных конях… всегда готовых по вызову в течение четверти часа выехать в любую часть этого города или королевства». Хотя в отряде было всего восемь человек, их репутация, дисциплина и честность были всем известны. Они вели записи о происшествиях на дорогах близ Лондона; так, в одну из недель были отмечены грабежи путников возле Финчли, Паддингтона, Ганнерсбери, Сайона, Тернем-Грина, Хаунслоу-Хита, Хэмпстеда и Ислингтона. Филдинги вошли в список великих реформаторов в истории Лондона.

Платой за рост Лондона была не только преступность, но и скученность. Многовековое всевластие Сити в ряде аспектов управления Лондоном становилось абсурдным. Заторы на Лондонском мосту вызывали всеобщее возмущение, а лоббисты Сити в парламенте блокировали предложения о строительстве любых новых мостов через Темзу ниже Кингстона. Свои интересы преследовали и владельцы паромов, в том числе самый высокопоставленный – архиепископ Кентерберийский, которому принадлежал коноводный паром, перевозивший пассажиров между Ламбетом на южном берегу и Миллбанком на северном. В результате южный берег реки оставался незастроенным: тихие открытые поля располагались всего в сотне ярдов через реку от многолюдных причалов и кишащих людьми наемных домов на северной стороне.

В 1722 году Сити заблокировал очередной законопроект о строительстве моста в Вестминстере: корпорация объявила его неблаговидным «в отношении прав по рождению и привилегий свободных граждан Лондона». Осуществить его значило бы «отнять кусок хлеба [у Сити]… в скором времени он превратит Вестминстер в процветающий город, а Лондон – в пустыню». Но власть уже ускользала из рук Сити, и это усилие стало последним. Не прошло и четырех лет, как парламент принял Билль о строительстве моста в Патни, а в 1736 году наконец и в Вестминстере.

Сити был вынужден так или иначе идти в ногу со временем. В 1733 году река Флит, давно прозванная «сточной канавой Флит», была заключена в закрытую трубу, и над ней разместился рынок. Должность инспектора корпорации в 1735–1767 годах занимал архитектор-палладианец Джордж Данс, чьими сподвижниками стали его сын Джордж и архитектор-олдермен сэр Роберт Тэйлор. В 1739 году Данс спроектировал новую резиденцию лорд-мэра – Мэншн-хаус, и Сити наконец получил здание, достойное его статуса.

Но это было еще не все. В 1754 году экономист Джозеф Мэсси упрекал Сити в «вялости и бездействии», отчего его могут обогнать и затмить «другие города, как наши, так и заграничные». Он советовал разобрать все еще стоявшие средневековые стены и ворота, расширить улицы и снести дома на Лондонском мосту, чтобы убрать помеху движению. Кроме того, Сити должен был построить еще один собственный мост в Блэкфрайарсе.

На сей раз Сити внял совету. Он заручился актом парламента, разрешавшим расширить улицы и очистить Лондонский мост от живописных, но ветхих домов. Расчистка продлила жизнь шестивековому сооружению еще на шестьдесят лет. Новые же мосты – Вестминстерский, построенный швейцарцем Шарлем Лабелье и открытый в 1750 году, и платный мост в Блэкфрайарсе, возведенный к 1769 году, – радовали глаз и пересекали реку изысканными параболами. На южном берегу в Лондоне наконец стало можно торговать.

Георгианский Лондон был не вполне готов к эпохе промышленной революции и общемировой торговли. В нем было много новых зданий, а рост пригородов позволил избежать скученности населения. Но управление городом в одних аспектах было инертным, в других отсутствовало вовсе. Уже то, что Сити и Вестминстер нуждались в особых актах парламента просто для расширения улиц или строительства мостов, говорило о незрелой структуре управления городом. О расчистке трущоб не было и речи, равно как и о нормальных канализации, водоснабжении и охране порядка.

От политики меж тем было не отвертеться. В 1756 году под руководством Уильяма Питта[70] страна вступила в Семилетнюю войну (1756–1763), а вскоре стала свидетельницей «года чудес» – 1759 года, когда Британия, по выражению историка Викторианской эпохи, стала империей, «сама себе не отдавая в том отчета»[71]. Коммерсанты столицы уже переключали свое внимание с континентального на всемирный масштаб. Привычные товары – сукно, меха, специи и редкие породы древесины – уступили место углю, олову, сахару, хлопку и морским перевозкам. Но промышленные центры Британии перемещались на север, где было много угля и железа, а также имелись порты, располагавшиеся ближе к Атлантике. Бизнес Лондона переходил от торговли предметами к торговле деньгами, а это требовало новых форм общественного договора.

В 1761 году действия нового короля – 24-летнего Георга III (1760–1820) – привели к политическому кризису: он отправил в отставку Питта, желая «править» при помощи коалиции аристократов во главе со своим старым наставником графом Бьютом. Лондон вновь оказался в оппозиции к Вестминстеру: росли как цены, так и население, которому нужно было что-то есть и где-то жить, и вместе с этим росло беспокойство в промышленных кругах. Многолетний негласный договор между работодателями Сити и их рабочими, покоившийся на прочной основе гильдий, теперь трещал по швам. Рабочие выходили на демонстрации, желая, чтобы хозяева не брали новичков-подмастерьев со стороны, и ломали новые механические станки, так как и те и другие самим своим существованием сбивали заработную плату.

Если зажиточные новые жильцы пригородов Вестминстера пребывали в политической апатии, ситуация в Сити в 1760-х годах делалась все более неспокойной. Частыми стали уличные беспорядки. Вновь выходит на сцену призрак минувшего – лондонская толпа. В 1763 году в Ист-Энде в одну ночь было уничтожено семьдесят шесть станков, принадлежавших гугенотам. Рано или поздно не мог не появиться способный лидер радикалов, и в тот самый год такой лидер появился. Это был журналист, член парламента от города Эйлсбери Джон Уилкс, арестованный за клевету на Бьюта.

Уилкс был тщедушным, неказистым человечком да еще и страдал косоглазием; его называли самым уродливым человеком в Англии, но у него был выдающийся талант вдохновлять толпу. Он бежал от преследований во Францию, но в 1768 году вернулся, и везде за ним следовали неуправляемые массы народа. В том же году в ходе успешной для него избирательной кампании в парламент от Мидлсекса толпа разнесла все окна в Мэншн-хаусе, а в ходе беспорядков в Саутуорке на полях Святого Георгия шесть человек было застрелено служащими полиции. Демонстранты под угрозой избиения требовали, чтобы встречные прохожие кричали: «Уилкс и свобода!» Уилкс был нарушителем общественного порядка. Его трижды отказывались допускать в палату общин, на что он возражал, что членов парламента выбирают избиратели, а не министры, чем вызвал широкое общественное сочувствие, в том числе самого Питта.