– Извини, – сказала я. – После того как мы уберем со стола, буду целиком в твоем распоряжении.

Где-то вдалеке раздался звонок в дверь. Затем постучали. Когда я вошла в столовую, Джавад Сахиб вытер руки салфеткой и бросил ее на тарелку.

– Полиция? – спросила его мать.

– Кто же еще?

– Надолго они? – Насрин Баджи посмотрела на часы. – Не забудь, через час мы отправляемся на встречу с девушкой и ее родными.

– Я выпровожу их отсюда через несколько минут.

Его шаги эхом раздались в холле. И затем… раздался протестующий возглас Джавада Сахиба. Потом я услышала, как он кричит и ругается. Я бросилась в коридор. Фатима последовала за мной. Лицо Насрин Баджи было белым, как бумага. У двери стояли три офицера. Другие, незнакомые. Они надевали наручники на Джавада Сахиба!

– Это ошибка! – закричал Джавад Сахиб. – Мой отец еще поговорит с вами! Он не забудет ваши имена!

– Мы тоже так думаем, – сказал один из них. – Мы доставили его на допрос несколько часов назад.

Услышав эти слова, Насрин Баджи кинулась на полицейских. Она угрожала им, умоляла отпустить сына, но они ничего не ответили, как будто ее вовсе не существовало. Билал стоял в стороне, облокотившись спиной о стену. В фойе собрались другие слуги. Мумтаз бросилась утешить Насрин Баджи. Я уставилась на открытую дверь, через которую вывели Джавада Сахиба.

Итак, это произошло. Джавада Сахиба арестовали.

В спальне Насрин Баджи тихо гудел телевизор. Прошло уже четыре дня после того, как полицейские увезли Джавада Сахиба. Сначала Насрин Баджи каждое утро включала телевизор, как будто надеялась, что в новостях вот-вот сообщат о том, что это все просто недоразумение. Но потом пришли следователи и изъяли все папки с записями долгов, которые Джавад и его семья собирали с жителей деревень. И тогда она перестала надеяться…

Было все еще странно видеть лицо Джавада Сахиба в новостных выпусках. Но еще более странным оказалось увидеть в телевизоре мою маленькую деревню, которая даже не отмечена на карте. Она уже не была такой далекой и забытой. Сегодня утром камера показывала наши реки, поля… значит, наступило время перемен. Газеты, которые Насрин Баджи оставила на ночном столике, писали о том же: «Крушение феодальной эпохи», «Свергнут местный землевладелец», «Как эго одного человека привело к гибели его семьи».

Информацией с газетчиками и телерепортерами поделился местный офицер, который выступил на пресс-конференции перед десятками микрофонов. Я сразу узнала его. Это был тот усатый полицейский, приходивший несколько месяцев назад. Он собирался стать одним из многочисленных свидетелей на суде.

Я взглянула на Насрин Баджи. Она уставилась на экран, ее глаза покраснели, щеки покрылись пятнами. Казалось, очертания ее лица изменились за ночь. Я была рада, что ее сын больше никому не сможет навредить, но, видя горе Насрин Баджи и зная, что причиной ее переживаний отчасти послужили мои действия, я ощутила странное чувство вины. Как это трудно – испытывать столь разные чувства одновременно!

И как бы ни изменилась жизнь Насрин Баджи, моя жизнь все еще оставалась прежней. Арест Джавада Сахиба не означал, что я могу просто уйти. Мой долг не исчез, когда офицеры увезли картотеки с записями долгов. Я жила здесь. По-прежнему мыла посуду и помогала готовить ужин. Я все еще приносила свежие цветы и относила белье в стирку. Все еще массировала голову Насрин Баджи и наполняла ей ванну. Для стольких людей вокруг все изменилось, но не для меня.

– Сейчас приготовлю вам завтрак, Насрин Баджи, – сказала я и принесла ей салфетки из комода. Она взяла одну и вытерла глаза, но ничего не ответила.

Я отправилась на кухню и наполнила кофейник водой.

– Налей еще воды в мою кофеварку, – попросила Мумтаз.

Ссутулившись, она стояла в стороне. Там же стояли Токир и Гулам. Токир вытащил чашки из серванта для слуг и налил воды.

– Ты в порядке, Мумтаз? – спросила я ее. – Ты такая бледная.

– Как я могу быть в порядке? – Она помотала головой.

– Не беспокойся, – вмешался Токир. Он сделал глоток воды. – Я здесь сорок лет. Никогда не думал, что собственными глазами увижу этот день.

– Но если он совершил то, о чем говорят в новостях… – я засомневалась, – разве плохо, что его поймали?

– А если они оба окажутся за решеткой, что тогда? – спросил Гулам. – Как мы будем жить? Мне нужна эта работа. Жена моего сына ждет ребенка. Другому моему внуку нужно обратиться к кардиологу в Лахоре. Как мы будем жить без моего дохода?

Я добавила еще стакан воды в кофеварку и выглянула в окно. На улице собрались и другие слуги. Наверное, они разговаривали о том же, что и мы здесь, на этой кухне. С первого же дня поползли слухи: действительно ли его осудят? И как это скажется на всех, кто здесь живет и работает? Я думала, что арест Джавада Сахиба пойдет всем на пользу, но любые перемены, какими бы хорошими и приятными они ни были, всегда имеют свою цену.

Нигде не было видно Набилы и Билала. Мы между собой не обсуждали последние события. Боялись, чтобы нас не подслушали. Я зашла в комнату для слуг. По коридору эхом разносился звук телевизора. Дверь Билала была широко распахнута, а дверь Набилы оказалась закрытой.

Прежде чем войти, я постучала. Они оба были внутри. Билал, скрестив руки на груди, стоял у дальней стены. Набила лежала на кровати и разглядывала вчерашнюю газету. На первой полосе были черно-белые фотографии с мрачными лицами Хана Сахиба и его сына.

– Хотела попросить, чтобы ты прочитала мне, но думаю, что и сама знаю, что там написано, – сказала она, не поднимая глаз.

– Скорее всего, ничего нового, – согласилась я. – Они нашли тело в том самом месте.

– У дома столько репортеров, – сказал Билал. – Сегодня даже больше, чем вчера. Если бы не охрана и не высокие стены, они бы точно влезли в одно из окон.

Набила взглянула на Билала, потом на меня.

– Ты думаешь, он больше сюда не вернется?

– Надеюсь, – сказал я.

– В такое трудно поверить. – Набила покачала головой. – Меня до сих пор не оставляет чувство, что завтра я проснусь и пойму, что все это было сном.

Набила была права. Все, что произошло, и в самом деле казалось чудом, выдумкой. Но я еще раз взглянула на газету у нее на коленях. Черно-белые фотографии отца и сына доказывали, что это не сон. Скольким людям – скольким поколениям! – причинила боль эта семья! Нет, наверное, справедливо, что мы помогли призвать к ответственности Джавада Сахиба и его отца…

Я улыбнулась. Никто здесь, кроме нас, никогда не узнает, что трое слуг сумели разрушить эту могущественную семью. Никто никогда не узнает, что нашлась смелая девушка, которая помогла спасти жителей нашей деревни. Но я знала!

Амаль, мне нужно поговорить с тобой, – окликнула меня на следующей неделе Насрин Баджи. Она похлопала ладонью по кровати, чтобы я присела рядом. – Я ненадолго уезжаю в Исламабад, – сказала она. – Завтра утром за мной заедет моя старшая дочь. Сейчас мне слишком тяжело здесь находиться. Этот дом велик для меня.