Внезапно пять ледяных крюков схватили мою руку.

– Ты это сделаешь, – сказала Клаудия. – Ты – супервумен.

Руки у Клаудии были такими же, как и она сама, – жилистыми, худыми, напряженными. На запястьях виднелись следы от кандалов, в которых целый месяц держал ее в заключении где-то на юге Франции этот монстр Ренар – в каком-то тайнике «с земляными стенами и скрещенными балками над головой», как снова и снова описывала его бедная Клаудия сразу после своего освобождения, уже почти три года тому назад. Каким бы странным это ни казалось, но, хотя она и пережила череду невообразимых пыток, физически Клаудия пострадала не слишком сильно. Единственной ее потерей стал рассудок: в ее мозгах Ренар сокрушил практически все.

– Ты сделаешь это, – повторила Клаудия, хотя я ни в коей мере не могла быть уверена, понимает ли она сама, что говорит. – Ты – супервумен, Жирафа.

Так мы и сидели, взявшись за руки, пока не появилась Нели с фруктовым соком. Тут я распрощалась, но всю дорогу домой слова Клаудии эхом звучали у меня в мозгу: «Ты – супервумен. Ты сделаешь это. Ты сделаешь это…»

«Сон в летнюю ночь», одно из юношеских произведений Шекспира, которое, по мнению Виктора Женса, автор создал по заказу тайного Лондонского кружка гностиков, – творение удивительное: мир фей, эльфов, аристократов и актеров-любителей, превратившихся в ослов; мир, в котором сок волшебной травы, закапанный в глаза, заставляет жертву влюбиться в первого, на кого эти глаза взглянут, каким бы ужасным он ни был, что и составляет, по Женсу, «ключ к филии Загадки».

Маска Загадки относилась к группе Отторжения, то есть к тем, в которых добыча оказывается на крючке как раз потому, что ей не нравится то, что она видит. Жесты, позы и тон голоса наживки вызывают в объекте влияния как подспудную беспокойную тревожность, так и временное подавление таких его желаний, как терзать и мучить. Впервые Женс учил меня этой маске на свежем воздухе – с проселочной дорогой в качестве декорации, и мой костюм при этом состоял исключительно из сапог и парео, скрученного веревкой и обвязанного вокруг талии, а ноги были широко расставлены. Спустя несколько лет он придумал более «элегантную» манеру ее представления: не нужны оказались ни маскарадные костюмы, ни вообще какой-либо реквизит – всего лишь некий предмет, о который можно потереться телом, как, например, мраморная колонна в доме Женса в Барселоне.

В моей квартирке не было ни дорог, ни колонн, но они были и не нужны, ведь я могла использовать спинку стула. Опираясь о нее, я сняла спортивные брюки и собиралась уже стянуть и футболку, когда один из остававшихся без блокировки каналов моего телефона вывел на громкую связь входящий звонок. Я решила послушать, но не отвечать.

– Я знаю, что ты у себя, солнышко, репетируешь, и что, если мы сегодня будем спорить, полетит к чертям весь твой театр, а я этого, честное слово, не хочу… Я скажу тебе то же, что сказал вчера, когда ты сообщила, что хочешь продолжить охоту: ты – чертова упрямица, медный лоб, но именно это мне больше всего в тебе и нравится…

Я улыбнулась, застыв в свете ламп, руки вцепились в футболку, которую я собиралась снять. И подумала, что скучаю по нему, хочу почувствовать его руки, обвившие мое тело, ощутить его губы, прижавшиеся к моим. И пока я это думала, ласковый голос Мигеля все звучал и звучал, как будто и он изливал душу перед некой далекой и опустошенной Клаудией:

– Знаешь что? С тех пор как завязались наши отношения, я живу в постоянном страхе, что с тобой что-то случится… Полагаю, это можно понять, поскольку, должен вам признаться, сеньорита, я с ума схожу по лучшей наживке мадридской полиции…

Я снова улыбнулась.

– Но, каким бы понятным все это ни было, привыкнуть к этому невозможно… Тем не менее повторю еще раз: ты – упрямица, и что-то подобное было запрограммировано… В твоих письмах всегда есть постскриптум, как говорила моя бабушка… Все, что ты начинаешь, обязательно заканчиваешь. – Он умолк на секунду, а потом прибавил: – Эта привычка, конечно, вовсе не плоха в определенных ситуациях, но мне хочется верить, что ты не распространишь этот обычай на наши отношения. Не хочу, чтобы наше с тобой когда-нибудь закончилось…

Эти последние слова он прошептал, причем как-то так, что у меня возникло желание ответить. Я громко сказала «ответить» и, когда убедилась, что Мигель меня слышит, произнесла:

– Позволь мне начать с тобой без брошенной на середине работы, прежде чем я начну думать, как бы закончить.

Короткая пауза.

– Понимаю, – согласился Мигель. – Я хочу узнать лишь вот о чем… Падилья дал тебе три ночи. Что ты будешь делать, если не заловишь его к понедельнику?

– Не знаю, – честно сказала я.

Еще одна пауза, но в конце концов он решил прислушаться к моему мнению.

– Люблю тебя, – прибавил Мигель.

– Я тебя тоже люблю, – сказала я в ответ и отключилась. И вдруг в памяти всплыли слова, которые сегодня утром я слышала от перфис: «Если хочешь, чтобы он выбрал тебя, стань полностью его, сознательно. Постарайся полюбить его…» – Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя… – громко повторяла и повторяла я, как Титания перед Основой с лицом монстра, мысленно обращаясь к Наблюдателю. – И я сожру тебя живьем, любовь моя…

И пока меня наполняла ярость, я сняла футболку.

Босиком, в халате, подпоясанном кушаком, мужчина вошел в небольшой подвальчик, поздоровался с помощником и поставил на единственный свободный стол свою увесистую ношу. Два пластиковых пакета, в которых помещалось почти все, что удалось приобрести в это воскресенье. Почти – потому что самые объемные предметы он оставил двумя этажами выше, в гараже.

Он запустил руки в первую сумку и вынул два пневматических степлера-гвоздезабивателя и аккумуляторную дрель, а также набор тонких сверл в красивой коробочке. Взяв ее в руки, он заметил прилипший к нижней стороне чек, отлепил его, открыл встроенный в стену мусоросжигатель и бросил туда чек вместе с пустым пакетом. Убедился, что там лежит еще несколько этикеток от предметов одежды. Закрыл дверцу и решил, что сожжет все чуть позже.

Из второго пакета были извлечены большие портновские ножницы, завернутые в пригодный для вторичной переработки материал, а также очень важная вещь – как хорошо, что вовремя вспомнил, – пневматический насос-масленка, удобный, небольшого размера. В последнее время у него были проблемы с машиной в подвале второго яруса, издававшей такие неприятные звуки при каждом использовании, что это стало уже невыносимым, а масленки со смазкой уже не помогали. Наконец он выложил на стол пузырьки с бетадином[32] и упаковки с ампулами дисодола[33], которые купил в дежурной аптеке. И аналогичным образом избавился от пакета и чека. Когда все покупки оказались на столе, появилась возможность глубоко вздохнуть и немного успокоиться.