течение болезни. Я постоянно винила себя в том, что не досмотрела, не уберегла и вовремя не обратилась за помощью, потому что была слишком занята своими душевными травмами и неразберихой в личной жизни. Теперь все это казалось мне такой чепухой. Если бы я могла вернуть время назад, я бы вообще не обратила на это внимания! Только в такие моменты понимаешь, что все можно пережить и переболеть, лишь бы родные были живы и здоровы. Я накручивала себя до такой степени, что порой начинала себя ненавидеть.

Визиты в больницу были для меня самым сложным испытанием. Я с трудом выдерживала эти несколько часов: меня всю трясло, постоянно накатывала паника. Каждый раз, переступая порог отделения, я представляла, что сейчас выйдут врачи и скажут что-то страшное. Но ситуация оставалась стабильной. Стабильно ужасной. Бабушка не могла ходить, и когда я видела ее лежащую без движения на больничной койке, мне казалось, что с минуты на минуту у меня остановится сердце. Я снова начала задыхаться и с трудом добиралась до дома. Обмороки стали ежедневными, и однажды – после того, как я, упав, разбила нос – мама запретила мне приезжать в клинику. А потом я слышала, как она плакала всю ночь, и это причиняло мне еще большую боль.

* * *

Нестерпимо болела голова; проблемы с дыханием порой доводили до бешенства. Я старалась держаться и не показывать отчаяния родным, чтобы не усугублять положение. Но от этого становилось только хуже.

Я очень часто теряла сознание, тонула в депрессивной беспросветности, и все, что происходило со мной ранее, теперь казалось детским лепетом. На меня обрушилось все разом. Я похудела настолько, что впали щеки и ввалились глаза. Все вещи висели на мне, как на вешалке. Волосы начали выпадать клоками. Я боялась смотреть в зеркало, но это было меньшее из зол…

Вернулась мигрень! И она мучила меня почти ежедневно. Меня постоянно рвало, и голова болела до такой степени, что мне было больно даже просто лежать, не говоря уже о том, чтобы заниматься какой-то умственной работой. Мне было стыдно, что из-за своего состояния я не могла находиться в больнице с бабушкой и сменить маму, которая не отходила от ее кровати целыми днями. Панические атаки повторялись снова и снова. Они накрывали меня по нескольку раз в день, при этом прежде не были настолько сильными. Мое самочувствие становилось все хуже, и я не могла это остановить. Каждый раз, когда звонил телефон, я вздрагивала, как ошпаренная: внутри все переворачивалось от внезапно охватывавшего ужаса. Я боялась звонков из больницы.

Боялась услышать самое страшное.

В тот день, когда родители появились на пороге квартиры, я поняла, что все не так, как было раньше.

– Не молчи, мама! – стараясь не сорваться на крик, потребовала я.

Будто со стороны, я услышала, как дрожит мой голос. Нехорошее предчувствие внутри не давало возможности говорить спокойно, и оно меня не обмануло.

– Бабушка в реанимации. Ее подключили к аппарату искусственной вентиляции легких – инфаркт головного мозга. Дальше будет только хуже. Алиса, ты должна отпустить ее душу. Не держи ее, прошу! Она не заслужила таких мучений.

От этих слов помутнело в глазах. В тот момент я отчетливо поняла, что все кончено и теперь начинается ад. У мамы в глазах стояли слезы. Я опустила голову, чтобы не встречаться с ней взглядом. Родители до последнего дня скрывали, что надежды больше нет. Потому что знали, что это меня убьет. Я чувствовала это, но все равно верила в чудо.

– Я должна ее увидеть, отвезите меня в больницу, – тихо сказала я.

И они выполнили мою просьбу.

В реанимацию к бабушке теперь пускали в любое время, и мама могла всегда находиться рядом с ней. Мама держалась молодцом, и я поражалась тому, как ей это удавалось. Каждый из нас понимал, что времени осталось мало. Никто не мог знать, какая минута ее жизни станет последней. Надеяться было уже не на что. Мы проиграли эту битву, хоть и боролись до последнего. И от чувства бессилия перед неизбежным мне самой хотелось умереть.

– Она в сознании, но ничего не чувствует. Мы постоянно колем ей сильнейшие препараты, чтобы уменьшить боль. В остальном мы, к сожалению, бессильны, – слова врача прозвучали приговором.

Я все еще не могла поверить в то, что это происходит с нами наяву. Я смотрела на бабушку, держала ее за руку и, впервые за долгое время, почувствовала, что подкатывают слезы. Я не плакала с той ночи, когда приняла решение разорвать отношения с Никитой. И сейчас я хотела заплакать, но не смогла.

В тот вечер я окончательно сломалась. У меня закончились силы сражаться, я потеряла смысл жизни. Мне больше не за что было бороться. Я не хотела просыпаться по утрам и молилась о том, чтобы бабушка не чувствовала боли. То, что происходило со мной в эту ночь, сложно описать словами. Внутри меня все умерло. Боль от неминуемого конца пронзала насквозь, и я больше не верила, что когда-то все будет хорошо.

* * *

Ее не стало той же ночью.

Услышав звонок маминого мобильного телефона, я сразу поняла, что произошло.

Родители боялись, что я не перенесу этот удар, но для меня самое страшное уже случилось – в ту минуту, когда врачи сказали, что надежды больше нет. Я внушала себе, что смерть прекратила бабушкины мученья, что теперь ей будет хорошо. И в тот момент мне больше всего хотелось быть там, с ней, а не терпеть этот ужас здесь. Я свернулась калачиком на кровати и пролежала так много часов подряд, ни разу не пошевелившись.

Конечно, я осознавала, что со дня на день это должно было случиться. Но как принять? Как объяснить себе, что больше ее никогда не будет рядом?

Когда мне удавалось заснуть, то во сне я часто видела бабушку при смерти. Я каждый раз пыталась ее спасти, но всегда опаздывала. Я снова видела ее в реанимации в последние дни жизни, снова переживала весь этот ужас и просыпалась в холодном поту. Перед глазами все время стояла одна и та же картинка: врачи завозят ее в лифт на больничной каталке, а я просто стою и смотрю им вслед. Тогда еще во мне теплилась надежда, что все наладится, что вместе мы сможем это пережить. Но мы не смогли. И в этом я винила только себя.

Я каждую минуту винила себя в ее смерти. Если бы я