Что-то коснулось его лодыжки. Лукас резко отдернул ногу.

— Мяу?

Это был кот. Огромный, противный, с ужасным характером кот, которого Каролина поклялась любить вечно.

Лукас посмотрел на него:

— Какого черта ты хочешь?

— Мур-р-р, — промурлыкал в ответ кот.

Когда молния снова озарила комнату, Лукас увидел, что кот дрожит.

— Только не говори мне, что тебе страшно.

Кот прижался к его ногам. Лукас внимательно посмотрел на него. Затем поставил стакан с виски на столик и протянул руку, выпрямив пальцы, в ожидании, что кот зашипит от ярости:

— Ну, кусай меня. Укуси, и никогда не увидишь миску со своими кошачьими деликатесами.

Кот тихонько мяукнул. Потом осторожно пригнулся и прижался своей огненно-рыжей головой к ладони Лукаса.

Это уже не смешно.

Лукас не любил кота.

А кот не любил Лукаса.

На протяжении прошедшей недели они пришли к джентльменскому соглашению: Лукас терпел присутствие кота, кот терпел присутствие Лукаса. Каролина была их посредницей, но, несмотря на то что она ушла, у кота все равно были еда и кров.

Чего же еще хотел этот уличный зверь?

— Мур-р-р, мур-р-р, мур-р-р, — снова замурлыкал кот на манер чистокровного перса.

— Черт побери, — нахмурился Лукас и взял кота на руки. — Я не она, понятно? Я не буду тебя обнимать. Или успокаивать. Если тебе нужно это, ты обратился не по адресу.

Кот умостился на его груди, подобно теплой подушке, посмотрел Лукасу в глаза и мяукнул так тихо и нежно, что никак не вязалось с Адским Котом.

Лукас сжал челюсти:

— Да. Знаю. Она ушла. И ты скучаешь по ней. — Лукас проглотил стоявший в горле ком. Он положил ладонь коту… Оливеру на голову и потрепал его покусанные уши. — Черт побери, — прошептал он, — я тоже скучаю.

Оливер жалобно мяукнул, поднял голову и потерся о подбородок Лукаса.

Лукас прикрыл глаза. Он почувствовал, как его щеки стали влажными, и ощутил соленый привкус на губах.

Разве коты плачут?

Должно быть, так, потому что эти слезы не могли принадлежать ему самому.

Каролина провела несколько последних часов сходя с ума от ярости.

Судя по всему, она выглядела как городская сумасшедшая. Прохожие, привыкшие к разным странным и поэтому опасным людям, старались держаться на безопасном от нее расстоянии.

Каролина влетела в свою квартиру, бросила сумочку на софу и начала мерить шагами свою крошечную гостиную.

Этот мерзкий тип! Негодяй, бесчувственный, заносчивый, надменный, эгоистичный, высокомерный…

— Как ты мог?! — воскликнула она. — Черт тебя побери, Лукас Виейра, как ты мог?!

Эти ужасные, отвратительные, омерзительные слова, которые он сказал. О ней. О том, что не хочет, чтобы она пахла другими мужчинами, намекая на то, что она была… могла быть… была женщиной, которая…

— Ублюдок! — зарычала она и пнула софу.

А этот его взгляд. Взгляд, с которым она не раз сталкивалась раньше. Она никогда не понимала его значения. Выходит, Лукас всегда думал о ней как о… проститутке. Потому что слова, которые он сказал ей, могли относиться только к такой женщине.

Каролина задыхалась от слез. Но она не заплачет. Ни за что! Он не заслуживал ее слез.

Он был злым. Бесчувственным. Безумным. Как еще можно объяснить его слова, когда он сказал, что хочет, чтобы она была его любовницей? Он говорил это приказным тоном. Она должна была жить в оплаченной им квартире, носить купленные им вещи, тратить положенные им на счет в банке деньги с тем, чтобы он мог пользоваться ею, когда захочет.

Каролина рухнула на софу, схватила подушку и обняла ее обеими руками:

— Лукас, я тебя ненавижу!

Что все усугубляло, так это осознание того, что ее было за что винить.

Она переспала с ним в первую же ночь, когда они встретились. А потом, несколько дней спустя, она переехала к нему, в его дом. В его кровать. Позволила ему платить за крышу над ее головой, за еду. Позволила ему увезти себя на выходные, которые ей казались волшебными, а на самом деле были лишь частью его плана.

Он посчитал, что покупает ее. Что она была женщиной, которую мужчина может купить…

Годами она обвиняла мать за то, что та доверяла мужчинам, отдавала им свое сердце. Годами она твердила себе, что никогда, никогда не будет такой глупой.

Каролина тяжело вздохнула.

И как все вышло? Она в точности повторяла ошибки своей матери.

Каролина вскочила на ноги. Хватит. Она не будет заниматься самосожалением!

Она прошла в ванную, включила свет и посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на нее смотрело какое-то существо с всклокоченными волосами и красным, опухшим лицом.

— Ничтожество, — сказала Каролина своему отражению, — абсолютное ничтожество. Подумать, что ты ему небезразлична. Подумать, что он небезразличен тебе. Тогда как он… ты…

Она быстро включила кран и плеснула себе немного холодной воды на разгоряченные щеки.

Лукас ничего для нее не значил.

В отличие от Оливера.

Завтра воскресенье, но Лукас уедет в офис. Он сказал ей об этом, даже извинился. Что ж, как только он уедет, она заберет кота. Она сожалела, что оставила Оливера в доме Лукаса…

Лукас ведь не вышвырнет его?

Нет. У этого человека сердце определенно изо льда, но даже он не смог бы так поступить.

Нужно придумать, что делать дальше.

Она заберет кота. И свои вещи. Не все, конечно. Везти кота домой на метро было бы довольно сложной задачей, но везти на метро кота, чемодан, ноутбук, полдюжины коробок с папками и книгами и папоротник — она не сможет бросить свой папоротник…

Но Оливером она займется в первую очередь. Она нужна ему. А он нужен ей. Она любила его. И всегда будет любить.

— Оливер, ты слышишь? Я всегда буду тебя любить. Всегда, Лукас, не важно, что…

Конечно, она имела в виду Оливера. Кота. Не Лукаса. Не его. За что его было любить? Почему она тратит свои слезы на Лукаса Виейру?

Она сползла на пол, прижала колени к груди, уткнулась в них лицом и заплакала.

Воскресное утро выдалось серым, дождливым и мерзким.

Миссис Кеннелли, которая обычно по выходным отдыхала, приехала вовремя. Лукас с нетерпением ждал, когда за ним приедет машина.

— Доброе утро, сэр, — поздоровалась его помощница по дому.

Лукас хмуро поздоровался в ответ. Она удивленно посмотрела на него:

— Сделать вам кофе?