– Хорошая поговорка. – Голос ее прозвучал как-то беспомощно.

Она отошла от него и присела на мраморную скамейку с видом на реку.

– Расскажите мне об Ирландии. Правда, что у вас в лесах живут крошечные человечки?

Он прикрыл глаза, жгучая тоска пронзила сердце.

– В Ирландии много прекрасного и удивительного. И жуткого тоже много.

Пиппа нежно взяла его руки в свои. Он был благодарен темноте. Днем приходилось замыкаться и скрывать боль. В темноте многое позволено, она одинаково скрывает как добродетель, так и пороки.

Он думал о родине со смешанным чувством горьковато-сладкой нежности и безнадежной потери.

– Ладно, слушай, – начал он, глядя в пустоту ночного сада. – В солнечные дни Лох-Лин напоминает голубое зеркало, отражая в своей глади безбрежное небо. Вокруг стоят зеленые, как изумруды, леса. Вдали видны горы с ревущими водопадами, реки, в которых плещутся лосось и форель, а на середине озера расположено место, которое называется Иннисфален.

– Иннисфален? Это остров?

– Да. Остров, ставший домом для каноников ордена Святого Августина. В детстве у меня был наставник Ревелин, он жил там.

Айдан часами проводил время на острове, удобно устроившись на холодном камне стены аббатства и вбирая в себя благочестивую тишину, окружавшую его, погруженный в свои мечты. Ревелин был для него могучим и внушающим уважение, как сам Господь Бог.

– А замок Росс? – спросила она. – Яго сказал, будто вы прогневали королеву тем, что достроили замок.

Лицо Айдана омрачилось.

– Замок Росс был мечтой моего отца. И моим искуплением.

Слова вылетели прежде, чем он успел прикусить язык.

Айдан отдернул руки и провел ими по волосам.

– Не останавливайтесь, – попросила она. – Пожалуйста, мне хочется знать. Что значит «искупление»?

Эта девушка владеет колдовскими чарами, решил он, если добивается признаний у сердца, закрытого для посторонних.

– Я считал своим долгом завершить строительство замка после смерти отца, – произнес Айдан едва слышно, – даже вопреки запрету англичан. Мой отец отказывался признавать, что наши люди проиграли борьбу с англичанами. Год за годом я наблюдал, как он собирал армии и вел их на верную гибель. Год за годом мне приходилось выслушивать рвущий сердце плач вдов и сирот, обреченных на голод и страдания только потому, что мой отец отказывался идти на компромисс с англичанами.

– Как это печально, Айдан, – прошептала она. – Вы так страдали.

– Жалеть надо не меня, а тех, кто уходил умирать на поле боя, и тех, кого они покидали. – Он обхватил голову руками и задумался о той непомерной цене, которую он заплатил, чтобы залечить кровавые раны своего народа, полученные в борьбе с англичанами. – Силы ирландцев были на исходе. И чем сильнее мы сопротивлялись, тем изощреннее в своей жестокости был их лорд-констебль, расположившийся в городке Килларни. Сам я сражался бы, пока жив, но я не смел просить о том же своих подданных.

– А ваш отец мог?

– Да.

Поток воспоминаний нахлынул на Айдана: крик, мольбы… жестокость. Боже правый, они были кровными врагами, а не кровными родственниками.

– О чем вы попросите королеву? – спросила девушка.

– О милости… и чтобы она дала нам хоть немного самоуправления. Крови прольется меньше, если я договорюсь о продолжительном мире.

– Даже ценой собственной гордости?

– Чтобы спасти жизни. – Он резко выпрямился и стал ходить по дорожке. – Да. Будь все проклято, у меня нет иного выбора.

– Что вы знаете о Елизавете – королеве Англии?

– Что она умная, властная и тщеславная женщина. Что она непредсказуема в своих решениях. Что она самая влиятельная и могущественная властительница во всем христианском мире.

– У нее крутой нрав, уверяю вас. Однажды Весельчак Том отправился просить льгот для гильдии пивоваров, и она разогнала гильдию.

– Почему?

– Потому что Том пришел к ней с протянутой рукой. Сударь, если вы станете унижаться перед ней, она просто высмеет вас.

– Предлагаешь мне объявить ей войну? – поддразнил он ее с грубоватой улыбкой.

– Нет.

Шурша платьем, Пиппа вышла из тени и встала перед ним.

– Айдан, – чуть запнувшись, начала она. – Конечно, я дразнила вас, нарекая всяческими титулами, но… Ведь вы – потомок древнего королевского рода, правитель по праву, О'Донахью Map, предводитель ирландцев. И это правда!

Обыкновенные, простые слова сильно задели его за живое и вызвали бурю эмоций. «Все это только слова! – внушал он себе. – И говорит их какая-то заблудшая бродяжка, чье мнение ничего не значит». Но как они завораживали! Как она верит в его предначертание! И как жаждала его душа этой веры. Один Бог ведает, почему Фелисити никогда не верила в него.

– Я действительно О'Донахью Map, – произнес он с прежней уверенностью. Он схватил Пиппу в охапку и закружил ее. Ее смех разнес ветер, эхом подхватила река. Они оступились и упали на землю, и мягкая трава приняла их. Айдан оперся на локоть и посмотрел на смеющееся лицо девушки. Затем, отбросив последние сомнения, он жадно прильнул к ее губам, черпая мужество и мудрость в трепетном поцелуе.

Она подалась ему навстречу, обнимая его. Незашнурованное платье распахнулось, и он потерял рассудок в порыве чувств.

Рука его скользнула под платье. У Пиппы была тонкая талия, плавно закругленные бедра, сильные прямые ноги, беспокойно откликавшиеся на его ласковое прикосновение.

Где-то в глубине его сознания, объятого страстью, вспыхивали искры благородной совестливости, но это не остановило его. Нет! Он плотно зажмурил глаза. Он возьмет свое, даже если ему придется украсть эти мгновения.

Во многом эта девчонка оставалась наивна, так открыта она была его ласкам, вниманию, так доверчиво жаждала его любви. А он чувствовал себя израненным жизнью воином, истосковавшимся по этому доверию, по тому, как безоговорочно принимала она его всего целиком, с безграничной верой в добро, идущее от него… хотя сам он знал о себе много иного.

Указательным пальцем Пиппа уперлась в его огромную, в шрамах грудь.

– Я сюда не за этим пришла, – прошептала она.

– Но я не отпущу тебя без этого. – Произнесенные слова загасили последний тлеющий уголек его совести.

Он коснулся рукой ее груди. Пиппа сдавленно вскрикнула и выгнулась, отчего ее грудь легла прямо в его горячую ладонь. Его обдало жаром.

– Что ты вытворяешь, Пиппа?! – взмолился он.

Он не ожидал в себе подобной силы страсти. Ее жгучее желание передавалось ему. Собственное вожделение, жажда усладить свое тело неожиданно для него несли радость и женщине. Айдан целовал ее шею, прижимаясь к трепетно пульсирующей вене, вкушал запах ее нежной, мягкой кожи с привкусом сандалового дерева.