Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта книга совсем не является рассказом о самом лучшем часе французского футбола, она о жизни одного человека, которого в конечном счете лишили шанса принять в нем участие. Как и в матче с Италией, Жаке беспокоился об опасности, грозящей от бразильцев с флангов, поэтому он избрал осторожную расстановку 4–3–2–1, где Карамбе и Пети помогали бы Лизаразю и Тюраму блокировать продвижение вперед защитников Кафу и Роберто Карлоса. В таком раскладе места для Тьерри не находилось – и молодой игрок понял это и принял, надеясь хотя бы встать со скамейки запасных в течение матча. Однако удаление Десайи через две минуты после того, как Дюгарри заменил выдохшегося Гиварша, не позволило этому случиться. Тьерри разминался и безответно ждал, когда же настанет его время. Но его слишком захватила драма, разворачивающаяся на поле, чтобы таить какую-либо обиду. Франция, эксплуатируя легкомыслие бразильцев при реализации опасных моментов (на что Жаке обратил внимание команды в предматчевой установке), после первого тайма вела 2:0. Это был невероятный счет, получившийся совершенно неестественным образом – никто не мог вспомнить, чтобы Зидан забивал головой с углового, а он сделал это дважды. Угловой, Зидан, удар головой, гол; и снова – такая победная комбинация даже в голову никому не могла прийти до момента удаления Десайи. Когда команда осталась в меньшинстве, то напряжение на поле стало до такой степени невыносимым, что Трезеге расплакался на бровке и с каким-то отчаянием обнял Тьерри. «Когда счет был 2:0, – вспоминает Тьерри, – то я знал, что все кончено. Тем не менее я не мог не думать: «Они еще зададут нам». Но они не задали. Арсенальский дуэт Патрика Виейра и Эмманюэля Пети с блеском оформляют третий гол на третьей минуте компенсированного времени. С этого момента французские игроки могут носить чемпионскую звезду над галльским петухом на своих майках.
Довольно много, пожалуй, даже слишком, написано о мистическом «эпилептическом» припадке Рональдо накануне финала, а также о том, что это так катастрофически повлияло на умонастроение «селесао», что на самом деле Франция победила слабое подобие, призрак настоящей бразильской команды. Сторонники конспирологических теорий начисто забывают, что, с одной стороны, французская сборная в совершенстве выполнила план Жаке на игру, а с другой – что бразильцы четвертьфинальный матч против Дании (которую второй состав французской команды обыграл намного более убедительно в групповом турнире) выиграли на чистом везении, а в полуфинальном матче против Нидерландов смогли победить только по пенальти. По правде говоря, на «Стад де Франс» никому не было никакого дела до Роналдо. На «Стад де Франс», как и по всей стране, День взятия Бастилии отметили на два дня раньше взрывом всеобщей радости, невиданной со времен окончания Второй мировой войны. Я вернусь к этим сценам немного позже – для того чтобы полностью их осознать, необходимо смотреть на них издалека – из Южной Африки двенадцать лет спустя. А здесь и сейчас все сомнения по поводу объединения страны вокруг так называемой мультикультурной команды рассеялись как дым при одном взгляде на то, как белые буржуа смешались с темнокожей и арабской молодежью на Елисейских Полях и отплясывали дикие танцы перед портретом Зидана, высвечивающимся на Триумфальной арке. Колумнисты, социологи, философы и политические деятели посмели предположить, что посредством спорта Франция превратилась в самый ужасный кошмар Жан-Мари Ле Пена: радужная нация, которая сможет охватить своих сыновей и дочерей разных народов и рас, всех вероисповеданий, складками триколора. Одна из английских газет выпустила карту, где указала все части мира, из которых вышли двадцать два героя 12 июля. Хотя некоторые факты журналисты указали неправильно – Зидан родился в Марселе, а не в Алжире и был кабильского, а не арабского происхождения; Джоркаефф, среди предков которого есть калмыки, поляки и армяне, чей отец Жан играл за французскую сборную на чемпионате мира 1966 года, родился в Лионе; и прочая и прочая – тем не менее это наполнило французскую «новую» идентичность чувством всеобщности, и она перекликалась и воспевала самые возвышенные идеалы отцов-основателей Республики. Это было великолепно, в равной степени великолепен и образ, на котором руки Дешама вместе в руками Десайи сжимают заслуженный золотой трофей. Эйфория долго не продлится; но ей свойственно искупительное качество, которое переживет начало разочарования: она показала всем, где лежат наши истинные устремления, несущие в себе благородство и величие, их не смогли испортить даже трагикомичные события в городе Найсна[28] годы спустя.
Сами игроки никогда не заявляли, что стали факелоносцами обновленного чувства государственности, однако это не означало, что они не осознавали чрезвычайного влияния своей победы. Автобус, везший игроков обратно в Клерфонтен, где на задних сиденьях разместились Зидан, Дюгарри и Кандела – эти места традиционно резервировались для самых популярных игроков в группе, – сопровождал кортеж из десятков тысяч обезумевших болельщиков; водителю Хосе Алегриа понадобилось полчаса, чтобы проехать последние несколько метров до въезда в штаб-квартиру команды. Вот как Тьерри описывал эти славные часы Эйми Лоренс в 2004 году:
Многие потрясающие игроки никогда не выигрывали чемпионат мира. Поэтому очень непросто объяснить, что ты чувствуешь в этот момент, после того как ты сделал это в двадцать лет. К тому же ты знаешь, что в сумке у тебя лежит медаль. Я не думаю, что когда-то смогу до конца понять, что происходило во время чемпионата мира. На следующий день после финала я смотрел телевизор и наблюдал, как на Елисейских Полях ребята в костюмах вылезали из «Мерседесов», чтобы праздновать вместе с совершенно незнакомыми людьми, практически в одних трусах, более того, они разрешали им танцевать на капотах их автомобилей. Я сказал себе: «Это фантастика – наблюдать за сплочением Парижа, да и всей Франции».
Решение воздержаться от официального приема, организованного в честь победителей, и вернуться в святилище Клерфонтена стало последним решением Эме Жаке на посту главного тренера сборной. Его уход был запланирован задолго до победы «коммандос»; он занял должность главы технической дирекции французской сборной, чтобы курировать стратегическое развитие французского элитарного футбола. Его помощник, Роже Лемерр, встал у руля национальной сборной. Такой гармоничный переход проходил в соответствии со спокойствием, установившимся в Федерации футбола Франции с тех пор, как проект проведения чемпионата мира 1998 года во Франции был запущен дальновидным Фернаном Састре, футбольным чиновником исключительной добропорядочности, который, к сожалению, скончался за двадцать девять дней до коронации чемпионов на «Стад де Франс». Французский футбол взлетел тогда на вершину мира, и не только на футбольном поле. Там же оказались и его игроки, демонстрирующие в течение месяца фантастическую игру.
Камеры перестали снимать. В том числе и принадлежащая Стефану Менье, режиссеру Les Yeux dans les Bleus, он безотрывно сопровождал команду с самого первого дня соревнований. Это был момент, которым игроки, личный и тренерский состав хотели насладиться вместе, только со своими женами и подружками. Вот как выразился по этому поводу Юрий Джоркаефф: «Отношения между нами были волшебные». Сила этих коллективных уз была настолько прочна, что никто не испытывал пустоты, зачастую обрушивающейся на спортсмена после достижений такого масштаба; вспомним хотя бы эмоционально выхолощенного Бобби Чарльтона, упавшего в обморок в своем гостиничном номере после того, как «Манчестер Юнайтед», изгоняя демонов Мюнхена[29], победил «Бенфику» на стадионе «Уэмбли» в 1968 году. Вино и шампанское лились рекой; Жаке танцевал пасодобль между пустыми бутылками с женой Зидана Вероник; все пели, вновь и вновь повторяя припев песни I Will Survive Глории Гейнор. Эта песня (по-видимому, предложенная Венсаном Кандела) стала неофициальным гимном команды во время турнира. «Все игроки в какой-то момент оказались с голым торсом, – вспоминает Джоркаефф. – Кубок мира поместили в середину импровизированного танцпола. Мы танцевали как сумасшедшие. Я пытался исполнить русские танцевальные па». Никто все равно в ту ночь в Клерфонтене не спал, да, я думаю, и во многих французских домах тоже.