– Красиво здесь, – вдруг говорит он и снова начинает злиться.

– Да, в чем твоя проблема?!

Лео, рассматривающий бронзовую фигурку лошади, оборачивается ко мне.

– Думаешь, я слепой и не видел, что ты вытворяла сегодня вечером?

Если во время еды казалось, что Лео способен обуздать свой гнев, то теперь он просто как с цепи сорвался. Морская зелень его глаз полыхает ядовитым пламенем.

– Ты хоть понимаешь, что это за место? Палаццо Элизео – бордель!

– Представь себе, я знаю. В конце концов, я здесь живу, – холодно отвечаю я, глядя в его пылающие гневом глаза. Лео раздувается от возмущения.

– Вот именно: ты здесь живешь! Половина коллегии кардиналов пускает на тебя слюнки, но Галатея никого не подпускает, чтобы набить тебе цену.

– Я гостья в ее доме, а не одна из куртизанок.

– И тем не менее, присоединяясь к такому обществу, ты ведешь себя как одна из них! Неужели ты думаешь, что ла Сплендия позволит тебе жить в ее доме просто так, без задней мысли?! Она видит в тебе товар, а ты настолько глупая, что позволяешь играть с собой, как ей заблагорассудится.

Этим он попадает в точку: пусть теперь я абсолютно уверена, что никто не заставит меня работать на Галатею, я все еще не понимаю, почему она позволяет мне просто так жить у нее. Сейчас у меня такое чувство, словно мы с ней сблизились и даже могли бы стать подругами. Она предоставила мне приют, когда Анджело нашел меня в том дворе, и теперь я могу жить в ее дворце, носить ее платья, обедать с ней за одним столом, только вот… почему? Но Лео вовсе не обязательно знать о моих сомнениях, он просто уязвлен тем, что сейчас я нахожусь не под его покровительством. Я расправляю плечи.

– Это не твоя забота!

Он едва слышно скрипит зубами.

– Черт возьми, ты сводишь меня с ума!

– Взаимно, – отвечаю я, решая сменить тему. – Ты до сих пор не объяснил мне, почему ты, собственно, вообще здесь оказался.

Лео на мгновение теряется, но вскоре его лицо снова мрачнеет.

– Веришь ты мне или нет, но в первую очередь я беспокоился о том, что ты оказалась здесь совершенно одна без чьей-либо помощи. Кроме того, уже через несколько часов после твоего исчезновения выяснилось, что Люций снова вмешался в ход истории.

Меня охватывает леденящий ужас от его слов. Неужели похищение Чезаре уже оказывает влияние на настоящее?

– Что… Что произошло? – Я надеюсь только на то, что выгляжу достаточно неосведомленной, а не так, словно похищение Чезаре уже лежит тяжелым камнем у меня на сердце.

– Порталы рушатся, и это выходит за рамки тех последствий, которые могло бы вызвать исчезновение Табулы. Без нее их сила просто постепенно ослабевает и со временем угасает. При неосторожном же вторжении в прошлое происходит то же самое, что и с La Primavera: картины становятся худшими версиями их самих. Литература тоже стала меняться, и, похоже, если Чезаре Борджиа умрет раньше своего срока, история кардинально изменит ход.

Мне приходится приложить все усилия, чтобы сохранять спокойствие: с самого начала было понятно: исчезновение Чезаре недолго останется моей маленькой тайной. В скором времени люди должны были это заметить, да и Рубины, имеющие непосредственный доступ к историографии, не могли бы упустить это из виду. Тем не менее это все – полная задница! Надеюсь, Лео не настолько самонадеян, чтобы думать, что я буду работать с ним как раньше, словно ничего не было. Снова меняя тему, я задаю ему вопрос, который на самом деле уже давно не дает мне покоя:

– Скажи, как тебе вообще удалось стать кардиналом?

Лео хмурится:

– Мы только через сутки смогли разобраться, через какую именно картину ты сбежала, чтобы я мог отправиться за тобой. Между тем Виктор в спешке разработал для меня прикрытие. Это вообще-то стандартная процедура при путешествиях в прошлое, чтобы мы могли лучше вписаться в общество того времени, в которое отправляемся.

– Вампир-Виктор создал для тебя личность? – не могу скрыть насмешки я.

– Да, я выдаю себя за кардинала Орланди и от его имени занимаю комнату в папском дворце. Вполне официально.

– Что? Но как это возможно?

– Виктор узнал, что у меня в семье был тезка, который по династическим причинам еще в детстве был посвящен в кардиналы и мирно живет в Кастельфальфи, ни о чем не подозревая. В этом году он умер: утонул, насколько известно. Это трагическое событие, но, можно, сказать, оно сыграло нам на руку, потому что он никогда не приедет в Рим и разыгранный нами маленький спектакль останется незамеченным.

Я только недоверчиво качаю головой.

– И тебе просто поверили? Ты появляешься из ниоткуда, представляешься, и они просто предоставляют тебе комнату в папском дворце?

Лео цокает языком, нетерпеливо отряхивая свой объемный рукав, и подносит правую руку прямо к моему лицу. На его безымянном пальце сверкает огромный перстень, очень похожий на тот, что Люций снял с Чезаре Борджиа, чтобы прислать мне в доказательство серьезности своих намерений. При виде этого кольца я невольно начинаю дрожать.

– В этом веке достаточно такого перстня, чтобы выдать себя за кого угодно, – мрачно поясняет Лео. – Кроме того, папа Александр был очень рад познакомиться со мной в надежде получить влияние на Медичи.

– Тогда понятно, зачем ты подружился с Джованни де Медичи, – сухо подытоживаю я. Бедный Джованни, он кажется мне действительно милым и наивным парнем.

– Да, – подтверждает Лео спокойным голосом. – Джованни де Медичи, который постоянно твердит мне о том, что ты как две капли воды похожа на девушку с портрета его отца двадцатилетней давности.

Под его испытующим взглядом я невольно ежусь, отступая на шаг, и пусть мы стоим как минимум в двух метрах друг от друга, у меня все равно ощущение, будто он слишком близко.

– Что я могу поделать с тем, что он такой впечатлительный?

– Что ты можешь поделать? Ты абсолютно бездумно сунулась в Рим 1500 года. Ты вообще никогда не должна была с ним встретиться! То, что он тебя узнал, представляет огромный риск.

– Я сказала ему, что на картине изображена моя мать.

– Что ж, надеюсь, твоя ложь была очень убедительной, потому что он до сих пор беспокоится об этом.

Между нами повисает гробовое молчание, хотя его слова до сих пор звенят у меня в ушах. Наконец Лео глубоко вздыхает, опуская взгляд в пол.

– Зачем ты шагнула в картину, а?

Неуверенно закусив нижнюю губу, я вспоминаю, что, когда он рассказал мне о пророчестве там, на чердаке, я уже показала ему свою уязвимость. Или он не заметил, какой властью надо мной обладает? Неужели я снова поддамся ему? В то же время я хочу, чтобы он точно знал, что сделал со мной, потому что если уж и оставаться с разбитым сердцем, лучше разбить его себе самой.