задумывается. Такое ощущение, что ей вообще плевать на мужское внимание. А себя она считает неотразимой в любом образе. Серая, неброская, при этом плечи расправила и осанку держит так, будто топ-модель. Королева мировых подиумов.

Изящные манеры принцессы и убогая внешность нищенки никак не вяжутся друг с другом. Этот контраст заводит меня в тупик. И в то же время возбуждает интерес.

– Ого, ты сама все это наколдовала? – не унимается Ромка, своим враньем доводя Алену до белого каления. Хотя она и так бледная поганка благодаря неудачной "штукатурке". – Или у нас холодильник-самобранец? – выкручивается, переименовав скатерть-самобранку.

– Будешь много лгать, нос вырастет, как у Пиноккио, – грозит, касаясь пальцем вздернутого кончика своего носа.

Говорит с Ромкой на понятном ему языке мультиков. Сама недалеко от него ушла по возрасту. Если бы не одежда, которая ее старит, я бы лет восемнадцать дал. Максимум, девятнадцать.

– Не буду больше, – бурчит сын. – Я просто хотел, чтобы ты осталась. А еду бабуля привезла. Но мы же все это вдвоем не осилим. Помогай, – обворожительно улыбается и подскакивает с места. – Папа, не тупи! – шипит на меня и толкает в спину, вынуждая тоже подняться. – Мы сами на стол накроем. Говори, что делать, только не уходи.

На автопилоте приближаюсь к холодильнику, достаю емкости с гарниром и мясом, какие-то банки с соленьями. Выгружаю все на стол, чтобы разобраться, чем из этого мы будем обедать. Боковым зрением замечаю, как ко мне крадется Алена, чтобы включиться в дело, но останавливаю ее. Обхватываю тонкую талию ладонями, одним рывком поднимаю девчонку и усаживаю на стойку.

– Вкусно ваша бабуля готовит, – смирившись, она покачивает ножками, развевая лоскутки тряпок, что их скрывают, и еще раз кусает пирожок. – Как Лера, – понятия не имею, о ком она говорит. О своей бабке? – А вот я с выпечкой не дружу. У меня булки непышные, – вздыхает с неподдельным огорчением, и я опять давлюсь смехом.

– Без дегустации не определить, – скользнув взглядом по дурацкой юбке и остановившись там, где должны быть бедра, произношу на полном серьезе, чтобы Ромка не заметил подтекст.

Зато намек мгновенно улавливает девчонка. Смущается и, поперхнувшись крошками, кашляет надрывно. Кровь вновь приливает к ее лицу, делая его живее и милее.

– Неужели хоть кто-то мои пирожки оценил! – голос бабули вихрем врывается в кухню еще до того, как на пороге появляется она сама. Легка на помине.

– О, бабулечка, – мчится ей навстречу Ромка. – Надеюсь, ты без гостинцев. Мы еще те не доели.

Аленка мигом соскакивает со стойки, зачем-то прячет половинку пирожка за спину и выпрямляется по струнке. Замечаю вишневое пятнышко в уголке ее губ. Ухмыльнувшись, протягиваю руку, быстро стираю «улику» большим пальцем – и облизываю его. Сладко. С привкусом помады. И нежным ароматом. Знакомым.

Не сразу осознаю, что натворил и как интимно мой жест может выглядеть со стороны. При том что я сделал это без каких-либо грязных намеков. Если честно, вообще не понимаю, зачем? Но мне так легко и свободно с обычной, серенькой и совершенно чужой девочкой, будто это она моя невеста, а не Марина. Будто знакомы мы давно и очень близко. Правда, Алена моих мыслей явно не разделяет.

– В следующий раз я вас ударю, – шепчет, буравя меня пылающим взглядом.

Почему мне кажется, что это не пустая угроза? И что от «домовихи-поварихи» лучше держать руки и остальные части тела подальше…

А еще ее круглые от шока и злости зеленые глаза все никак не дают мне покоя. В них хочется утонуть, нахлебавшись соленой воды долбаных «дежавю».

Глава 20

Алена

– Мы тебя сегодня не ждали, – Лев невозмутимо поворачивается к бабушке, пока я пытаюсь не убить его. Как можно быть таким неразборчивым в связях? Только невеста за порог, так он ко мне липнет. А если вспомнить, как я выгляжу, то Царев или слепой, или ненормальный, или озабоченный настолько, что ему плевать. Бумажный пакет на голову, чтобы не видеть прическу и лицо, – и любая для него красавица.

Раздражает! Настолько, что сжимаю простынь юбки в кулаках.

– А я приперлась, – парирует бабуля, осекая Льва. – Ромке свитерок модный купила. Мерзнет там в своей школе. А ну примерь, – отдает мальчику сверток, а сама впивается в меня взглядом.

В этот момент осознаю, что в одной руке по-прежнему держу вкуснючую булку с вареньем. Аромат вишни проникает в нос, а желудок призывно бурчит, требуя добавки. Я и так сладкоежка, а еще с утра ничего не ела – и готова проглотить все, что есть у Царевых в холодильнике.

Но надо вести себя прилично.

Липкая начинка растекается по ладони. И я аккуратно откладываю измученный пирожок на тарелку. Украдкой облизываю пальчик и чувствую на себе жадный взор зверя. Я ему точно врежу. Вот этой, испачканной вишней пятерней по его лощеному, красивому, лукавому лицу, чтобы неповадно было.

– Да ты доедай. Приятно смотреть, когда девочка хорошо питается, а не солнечной энергией и духом святым, – бабушка закатывает глаза и многозначительно смотрит на внука, словно его задеть пытается. Но тот не реагирует, привык. – И вас всегда будет вкусно кормить. А булки непышные – это не беда, – отмахивается. – Все приходит с опытом и возрастом.

– Точно.

Сбоку летит глухой смешок, который смешивается с покашливанием. Когда я недовольно поворачиваюсь ко Льву, он принимает каменное выражение лица и смотрит на меня вопросительно. Заставляет почувствовать себя глупышкой, у которой в голове только пошлые мысли.

– Я тебя научу пирожки печь, – воодушевленно продолжает бабушка. – Ты, Лев, конечно, из крайности в крайность… – скептически изучает мой наряд. – Но ладно. Мне она нравится… Когда вещи перевезешь? – ошарашив меня неожиданным вопросом, улыбается по-доброму.

– Нет, вы ошибаетесь. Путаете меня с кем-то, – машу головой так интенсивно, что в висках стреляет, а шпильки из пучка выпадают по одной. – Я дизайнер и работаю здесь. Буду шить свадебное платье для невесты Льва Романовича, – вытерев руку, протягиваю ее бабуле. – Меня зовут Алена.

– Жаль, – пожимает мои пальцы и разворачивает ладонь, рассматривая тыльную сторону. Словно обручальное кольцо там ищет. – Хотя не все потеряно, – повторяет фразу зверюги. Странные они оба. – Степанида Николаевна, – представляется важно. – Платье для Маринки, говоришь? – киваю.

– И мне костюм, – ехидно напоминает Лев, добивая меня. Он ведь не отстанет и все-таки заставит меня снимать мерки? Надеюсь, хоть раздеваться догола не будет, извращенец. Хотя я бы взглянула… Как художник, разумеется. Исключительно в эстетических целях.

– Да что там ей шить! Берешь тюль, складываешь пополам. Прострочила бока, дырку для головы вырезала – и