— И гроб с музыкой?

— Не ожидал от русского царя такой пошлости.

— Ну, а если не соглашусь?

— Тогда мне придется для начала заставить вас забыть о нашем разговоре, можете убедиться, что я вообще кое-что умею.

Джеймс вынул спичку из последнего своего краденого коробка и положил на край пепельницы. Чуть присмотрелся к ней, спичка вспыхнула. Павел посмотрел на Джеймса с иронией.

— Это именно то, что вы умеете? Это же старый фокус…

— Старый фокус? Ну, тогда смотрите!

Павел с некоторым ужасом убедился, что неведомая сила стаскивает с его ног ботинки с носками, — ничего более остроумного Джеймс не придумал, вспомнив о своей незадаче с носком; ботинки слетели с ног Павла, он почувствовал, что брюки тоже натянулись и спешно ухватился за ширинку.

— Прекратите!

— То-то же. Так вот, я заставлю забыть вас о нашем разговоре. Монархия в России должна быть восстановлена, это воля истории и русского народа, наконец. Но придется призвать на царство кого-либо из менее законных кандидатов. А ваша судьба в дальнейшем могла бы стать очень, очень, как бы это выразиться точнее, сложной. О происхождении вашем рано или поздно узнает именно та организация, за сотрудника которой вы меня сначала приняли. Кроме того, вы же умный человек, и не рассчитываете же вы идти сдаваться в КГБ в надежде на то, что вам и дальше разрешат преподавать в средней школе историю. Простите, государь, но мне кажется, что у вас вообще нет никакого выбора.

Павел потянулся за бутылкой, далеко еще не пустой, кстати.

— А не выпить ли нам, Роман… Денисович, если вы только и в самом деле Денисович и все это не роман…

— Господи, да прекратите вы плоско острить! Не к лицу это императору!

— Мертвецу… все к лицу… — тихонько ляпнул Павел и поднял стопку. — Ну, давайте считать, что я согласен. Дальше что? И какие будут инструкции, дорогой Роман Денисович?

Джеймс выпил, и тут же по телу его прошла судорога, притом не алкогольного свойства, а телепатического. Несомненно, Атон Джексон ломился в его сознание с вечным вопросом; откуда Джеймсу было знать, что генерал Форбс добился наконец-то мольбами и редчайшими сортами виски того, чтобы индеец занялся непосредственным поиском пропавшего агента:

«ЧТО ПЬЕТЕ?»

«ВОДКУ», — привычно подумал Джеймс.

«СВЯЗЬ ОКОНЧЕНА, СООБЩЕНИЕ ПРИНЯТО», — ухнул индеец и исчез.

— И все же… я бы твою мать, — задумчиво произнес Павел, опрокинув свою стопку.

— Очень жаль, ваше величество, но этот факт, к моему несчастью, не имел места. Иначе у меня тоже были бы кое-какие права на русский престол. Итак, во-первых… Кстати, государь, простите, а у меня есть закуска! — прервал Джеймс сам себя, полез в карман пиджака и торжественно извлек оттуда украденную утром у хиппи-соседей банку морской капусты.

Павел, не говоря ни слова, пошел за консервным ножом.

Bibo, ergo sum.

ЛАТИНСКАЯ МУДРОСТЬ

Генералу Форбсу не хотелось решительно ничего.

Даже повышения. Собственно, хотеть было нечего: по прямой над ним располагались только посты военного министра и директора ЦРУ, но первый он, будучи сам военным, занять не мог, а второй едва ли не понизил бы его в должности, ибо ЦРУ без института Форбса напоминало бы инвалида, потерявшего четыре конечности и еще кое-что. На пост президента США генерал претендовать не мог вообще: он был уроженцем Нового Южного Уэльса и, хотя покинул Австралию больше чем шестьдесят лет тому назад, по американской конституции лишен был права занять этот почетный — и вовсе генералу не интересный — пост.

Не хотел генерал также и большей власти: имел и так ее столько, что дальше некуда, занимая пост директора Центра Прикладного Использования Паранормальных Явлений. Имел в своем подчинении четыре сотни телепатов, тавматургов, магов, каждого из которых в лучшие времена отправили бы на костер за любое из действий, ныне совершаемых ими на благо независимости и оборонной мощи США: Сервальоса, в чьих руках живой воробей рассыпался крошками радиоактивного лития; Тодорана, обращавшего бутылку с химически чистым спиртом в бутылку дистиллированной воды, а то и вовсе в реторту с серной кислотой; Ямагути, медиума, благодаря которому чуть ли не все бывшие президенты США, кроме еще не покойных, вынуждены были состоять советниками нынешнего; Джексона, державшего под мысленным контролем всю пьющую часть человечества и засекшего недавно в необозримых глубинах космоса — неизвестно где, правда, — еще какую-то пьющую расу; Рубана-Казбеги, голыми руками лепящего забавные фигурки из расплавленной платины, и сотни других. Какой же еще власти?

Форбс не хотел любви. В его-то возрасте? Забвения тоже не хотел, что за странное такое желание бывает у людей, кадровому военному такого иметь не полагается, за такое гонят в шею. Не хотел вола ближнего своего, не хотел осла ближнего, жену его тоже не хотел, свою тоже не хотел (женат не был), во-первых, по природе, во-вторых, не был христианином, — хотя в анкетах, порядка ради, числился он мормоно-конфуцианцем, т. е. составлял отдельное вероисповедание, без других приверженцев оного: таким людям и нынешняя администрация и все прежние особенно доверяли. Короче говоря, генерал Форбс и в самом деле не хотел ничего. В данный момент его единственное желание было то, чтобы скорее, любым способом, отыскался пропавший в дебрях, тьфу, просторах России чуть ли не лучший разведчик вверенного генералу Колорадского центра, универсал Джеймс Карриган Найпл. Ибо Найпл не давал о себе знать уже восемь дней, да и последняя весточка от него, полученная через Джексона, была, как всегда, очень скудна: было известно, что тогда разведчик пил водку. С кем? Где? То, что он тогда еще не должен бы попасть в лапы КГБ — как будто ясно, с чего его там стали бы поить? Хотя, впрочем, уж эти славянские хитрости… Ни в чем нельзя быть уверенным. Вдруг водка применяется при допросах?

Никаких внятных сведений от стационарных агентов, иначе говоря, людей из ЦРУ, годами вкалывающих в разных отделах КГБ, получить было нельзя: настолько смутной и непланируемой была деятельность этой советской организации, что подчиненный не знал ничего о действиях начальства, — это, казалось бы, нормально, — но ведь и начальство не знало о действиях подчиненных почти ничего, даже и приказаний не пыталось отдавать, — так, считало, видимо, что полковники и сами справятся. Советская система оставления в полковниках всех, кто имел неосторожность доказать свою способность справляться с каким-либо делом, давно была изучена советологами. «Царством бесправных полковников» хотел назвать нынешнюю советскую систему безопасности президент США (нынешний), когда выступал перед Конгрессом, но предупрежденный Форбс воспротивился: не наша работа разъяснять советским дедам-начальникам, по какой причине у них все идет наперекосяк. Хотя особенной тревоги за исход операции «Остров Баратария», проводимой сейчас, не было причины испытывать: предиктор ван Леннеп дал почти положительный прогноз, но по мелочам мало ли что могло приключиться, а в масштабе ван-леннеповских предсказаний мелочью были жизнь и свобода любого из разведчиков-универсалов, тавматургов и телепатов, каждый из которых стоил американским налогоплательщикам миллионы. Форбс точно знал к тому же, что четко налаженная схема работы его собственного Центра представляет собою одновременно и самое слабое место: один-два агента с Лубянки — и все, или почти все о Колорадском центре станет противнику известно. Но куда вероятней было, что бесправные полковники зашлют агента не туда, или не того, а если туда и того, то не за тем, за чем надо, а если даже за тем, за чем надо, то опять-таки или не туда, или не того. Полковники руководствовались в своей работе квартальным, ну, от силы годовым планом засылки шпионов или же отлова диверсантов. Форбс руководствовался в своей работе точно известным будущим. Оно же для Соединенных Штатов существовало только в двух вариантах, и какой из них восторжествует в реальной жизни зависело исключительно от того, будет или не будет в России реставрирована династия Романовых.