– У меня имеется небольшое дополнение, – откликнулся Шелепин. – Если номенклатура почувствует, что под неё копают, то она вполне может спровоцировать погромы. Особенно в южных республиках, как это было в той реальности при Горбачёве. В этой связи надо укрепить внутренние войска, чтобы такие попытки пресекали незамедлительно и безжалостно. Предлагаю на должность командующего внутренними войсками генерала Варенникова, надеюсь, Николай Васильевич его уступит. Генерал – честный солдат, фронтовик, верен СССР, что доказал в ельцинской тюрьме. Инициативы, правда, малость не хватает. Например, Горбачёва и его жёнушку в Форосе надо было не материть, а просто пристрелить. Но если его сориентировать, он справится.

– Кто против? – спросил Романов. – Никто? Значит, принято.

Все было зашевелились, собираясь расходиться, но их остановил Мазуров:

– У меня есть предложение. У нас немало заслуженных и достойных людей в возрасте, с большим опытом. У них, может, и не хватает сил тянуть прежнюю работу, но мозги и желание служить стране никуда не делись. Предлагаю создать из них Центральную комиссию советников, как в Китае при Дэн Сяопине. В комиссию будут направляться на экспертизу документы партии, правительства, законы, распоряжения разных учреждений… Советники должны, руководствуясь своим опытом, найти в них плюсы и минусы и дать заключение, полезен этот документ или вреден. Во главе комиссии советников предлагаю поставить Павла Анатольевича Судоплатова.

– Хорошее предложение, – кивнул Романов. – Возражений нет? Принято. Поздравляю, Павел Анатольевич!

– Спасибо, – несмотря на самообладание старого разведчика, было видно, что он взволнован. – Буду работать, пока хватит сил и здоровья.

Разъезжались уже в сумерках. Оставив за спиной Кремль и Красную площадь, «чайка» предсовмина с милицейской машиной сопровождения двинулась в сторону Садового кольца. Вчера только в новую квартиру Машерова заселилась его супруга Полина Андреевна, приехавшая следом за мужем, а вот дети и внуки остались в Белоруссии. Там у них всё налажено, нет пока смысла куда-то дёргаться.

Глядя на проплывающие за окном лимузина разгорающиеся окна домов, Пётр Миронович размышлял о выкрутасах судьбы. Ещё три года назад он и подумать не мог, что в стране и мире всё изменится столь кардинальным образом. А теперь воспринимает это как должное. Жаль, что человеческая жизнь так коротка, очень хотелось бы увидеть, как будут обстоять дела в том же 2015 году. Хотя… Если сыворотка и впрямь обладает столь чудодейственными свойствами… Нет, не стоит пока забивать голову напрасными мечтами, прожить лет восемьдесят – девяносто уже неплохо. Он и сейчас, в 61 год, всё чаще чувствует усталость прожитых лет, а дальше дело будет только хуже. Жить вечно – это точно не для него. Вот умереть с Полиной в один день, дождавшись правнуков, – вполне неплохо. И знать, что всё, что мог сделать для своей страны, сделал, потому как на том свете, вполне вероятно, придётся держать ответ.

В этот день, как обычно пишут в книгах, ничто не предвещало беды. Занятия на режиссёрских курсах ВГИКа подходили к концу, и я, поглядывая в окно на буйно цветущую майскую зелень, уже предвкушал скорую встречу с супругой и наследником, когда в аудитории появилась председатель месткома Вера Георгиевна Трушина, дама лет под сорок, с гофрированным сайгачьим носом и претензиями на образ интеллектуалки. Она хрипловатым, прокуренным голосом сообщила, что сегодня после занятий состоится собрание, посвящённое разбору дела слушателя режиссёрских курсов Сергея Губернского. Явка обязательна. При этих словах у меня появилось очень нехорошее предчувствие, но деваться было некуда.

В назначенный час актовый зал был полон. Тут собрались преподаватели, мои коллеги – будущие режиссёры, начинающие актёры, операторы и ещё десятки знакомых и незнакомых лиц. В их числе я с удивлением увидел Басилашвили, Караваева, Топалова, Ларису и ещё несколько человек из нашей съёмочной группы. Они смотрели на меня с сочувствием, так же как и Рязанов и мои коллеги по режиссёрским курсам. В глазах большинства остальных присутствующих я заметил неподдельный интерес. Ну, примерно такой, какой, по моему мнению, был у свободных и полноправных граждан Рима, собиравшихся в Колизее насладиться метаниями гладиатора по арене, а затем поднять палец вверх или опустить его вниз… Самое паскудное, что гладиатором на этот раз, похоже, был именно я.

Кто-то мне на ходу шепнул:

– Щас будут разбирать твои художества на Кубе.

Вот тебе раз, и чего же они столько ждали? Почему не устроили судилище сразу по возвращении в столицу? Собирали, как принято говорить, доказательную базу? Ладно, послушаем, что мне будут тут впаривать.

В президиуме помимо Веры Георгиевны разместились парторг Михаил Лазаревич Лозинский – невысокий, круглый, подвижный жизнелюб с хитрованистым взглядом, и секретарь комсомольской организации, которую, если ничего не путаю, звали Юля Трофименко. Это была накрашенная блондинистая девица и какая-то унылая, хотя, вероятно, мне так в тот момент просто казалось. Ещё я приметил двух незнакомцев. Один – мажористого вида хлыщ лет под тридцать, в костюме с иголочки, то ли импортном, то ли качественного индпошива. Второй – рыжеватый, длинный и тощий как жердь тип прибалтообразной наружности. Даже не знаю, почему я так решил, просто было в нём что-то общее с артистами-прибалтами, игравшими в советском кино фашистов и западных шпионов. Как выяснилось, я не ошибся. Трушина представила его как референта МИД Карла Яновича Брециса. Мажористый хлыщ оказался сотрудником отдела культуры ЦК ВЛКСМ Владленом Памфиловым.

После представления начался разбор дела слушателя режиссёрских курсов ВГИКа Сергея Губернского, которого Трушина, ссылаясь на сведения, поступившие из весомых организаций – многозначительный взгляд в сторону Памфилова и Брециса, кивками подтвердивших её слова, – обвинила в целом букете грехов: позорящем нашу страну поведении за рубежом, пьяных дебошах, хулиганстве в присутствии кубинских товарищей и лично товарища Кастро, исполнении более чем сомнительных с политической точки зрения песен, пропагандирующих чуждые идеи и даже расизм… Слушая всё это, я тихо офигевал.

После выступления Трушиной Лозинский предложил заслушать свидетелей из съёмочной группы. Первым выступил Басилашвили.

– Я много говорить не буду, – негромко, но так, что его все услышали, произнёс народный артист РСФСР. – Скажу лишь, что во время плавания на Кубу и на самом острове во время съёмок товарищ Губернский вёл себя вполне прилично и профессионально, занимаясь в основном работой. Что же касается банкета по случаю окончания работы над сериалом, то тут я никаких безобразий не заметил, во всяком случае, пока сам находился на банкете. Впрочем, я там был недолго и вскоре ушёл отдыхать, поэтому о том, что было дальше, ничего сказать не могу.

Честно говоря, я этого не ожидал, изначально настроившись на негатив, когда Басилашвили дали слово. Практически вечный экранный подлец, будущий убеждённый либерал – и такое объективное выступление. Может, есть ещё шанс не испортиться в будущем?