– Сплетни или нет, не важно. Главное в том, что им верят безоговорочно. Так что подумай, Федька. Будь я на твоем месте, взял бы Лизку даже из-за хозяйства ее. Поднял бы, а потом гулял налево и направо.

– Чего ж ты по молодости на ровне женился, а не на вдовой бабе с хозяйством, которая старше тебя на десять годков с лишним?

– Так меня, Федя, женили по старым обычаям. Отец у меня властный был, царство ему небесное, супротив никто в семье слова молвить не мог. Он и подыскал невесту. А я в то время ой как любил покойницу Машу. Марию Степановну.

– Погодь, это не жену ли Порфирия Михайловича?

– Ее, Федька. Только на любовь мою никто не посмотрел.

– А покойница к тебе как относилась? Ты ей тоже люб был?

– Нет, Маша тянулась к Порфише, а тому нравилась моя Параня.

– Что-то я ничего не пойму. Тебе невесту отец подобрал, так?

– Так.

– А Порфирий Михайлович ухлестывал за ней, так?

– Ну.

– Так Прасковья местная, что ли, была?

– А какая же? Параша, Маша, Порфиша, я, другие парни с девками все вместе росли, в игры играли, хороводы водили, тайком по кустам да на сеновалах прятались. До греха дело не доходило, по малости безвинно миловались. А как подросли, так каждому своя судьба выпала. Меня отец на Параше женил, Порфирий забрал Машу. Да чего прошлое вспоминать? Что было, то не вернешь. Постой, Федька, слышишь? – Еремей повел головой.

– Чего?..

– Кажись, хозяин твой возвращается. Лошади ржут. А у кого на селе тарантас о двух конях.

– У Порфирия Михайловича.

– А скольких лошадей топот слышен?

– Трех, никак не менее.

– Вот и я о том же. Сие означает, что возвращается Порфиша, а с ним твоя мать и Тихон. Так что встречай. А я пойду. Позже загляну к Порфише, когда отойдет от пьянки.

– Ладно.

Федор с работником Алексеем встали у раскрытых ворот. Вскоре во двор въехал тарантас, приобретенный Гуляевым по случаю в городе. Верхом, качаясь из стороны в сторону, проследовал Тихон. Тарантас остановился у дома. Федор не видел матери.

Из повозки спустился на землю пьяный Гуляев, исподлобья взглянул на работников и распорядился:

– Выпрягайте коней, кормите, поите, мойте тарантас.

Повозка была забрызгана грязью. Да оно и немудрено. Всю ночь лил дождь, превративший дороги в месиво.

– А где мать? – спросил у хозяина Федор.

– Мать? – переспросил Гуляев. – Сзади. Из-за нее вернулись. Захворала, видишь ли, сильно твоя мать, Федька. Тащи ее в каморку, а то, не дай бог, прямо здесь помрет.

Федор подошел к тарантасу. Мать лежала за скамейкой на каком-то тряпье.

– Мама! – позвал он Екатерину.

Та открыла глаза.

– Феденька! Думала, больше не увижу тебя. Худо мне, сыночек, видать, не встану.

– Ну что ты. Сейчас в комнату отнесу, доктора позову.

В Долгопрудном второй год проживал фельдшер Николай Иванович Шаваргин.

– Ладно, ты не говори ничего.

Федор поднял мать, отнес в комнату, уложил на кровать, открыл окно, увидел синяки на руках и шее.

– Что это, мама?

– Не спрашивай, сынок. Сам знаешь нрав хозяина. А пьяный он вообще зверем становится. Так что я еще легко отделалась. Мог и убить.

– Он бил тебя, больную?

– Пустое все это, Федя. Ты присядь рядышком, я посмотрю на тебя.

– Чего смотреть? Доктор нужен.

– Уже не нужен, Федя.

– Я сказал, нужен, значит, приведу его. – Он накрыл мать старой шалью, вышел во двор.

Посреди двора стоял Порфирий Михайлович, рядом пьяный Тихон.

– Я вас всех работать заставлю! – орал Гуляев. – Будете пахать днем и ночью. Разбаловались, волю почуяли? Будет вам воля. Тут я хозяин, кроме меня у вас начальства нет, жалиться некому. – Он увидел Федора, сдвинул брови. – А ты чего бездельничаешь?

– Так мать же, хозяин!..

– Что мне твоя мать? Отнес в комнату и делай то, что приказано.

– Доктор ей нужен.

– А может, мне из Усеченска сюда всю больницу привезти? Ничего твоей матери не станется, отлежится. Бабы как кошки живучие.

– Я пойду за доктором, – упрямо заявил Федор.

Гуляев побагровел:

– Ты пойдешь тарантас мыть.

– Да что с тобой, пьяным, говорить!.. – Федор сплюнул на землю и перемахнул через плетень.

– Куда? – заревел Гуляев. – Стоять!

Из-под его руки выпорхнул Тихон.

– Хозяин, да черт с ним, с этим бобылем, пущай идет. Потом отработает, а тебе надобно отдохнуть. Водочка еще осталась.

– Да? Ну и ладно. А где Тимофей?

– Тут я, Порфирий. – В ворота вошел двоюродный брат Гуляева. – Приехал, значит?

– Я-то приехал, а ты тут бардак развел.

– Какой бардак, Порфирий? Все на своих местах, при деле.

– А Федька?

– Так он за доктором побежал, на бегу крикнул мне, что матери плохо.

– Вот! Я и говорю, бардак, но черт с ним. Пойдем, Тимоха, в дом. Гулять будем.

– Неужто не нагулялся?

– На то и фамилия у нас такая, Гуляевы, чтобы гулять.

Тимофей видел, что брата не успокоить, прошел с ним и Тихоном в дом.

Фельдшер недолго осматривал Екатерину, дал ей какой-то порошок, вывел Федора в коридор и сказал:

– Плохи дела, молодой человек, готовьтесь к худшему. У вашей матушки неизлечимая болезнь.

– Но, погодите, доктор, может, ее в больницу отвезти?

– У вас много денег?

– Найду сколько надо.

– К сожалению, тут и деньги не особенно помогут. Да, хирургическое вмешательство на какое-то время продлит ее жизнь, но ненадолго.

– Сколько ей осталось? – мрачно спросил Федор.

– Это, молодой человек, только Господу Богу известно. День, может, неделя, от силы две. Извините.

– И что за болезнь у нее такая?

– Не заразная, а название вам ничего не скажет. Вы, если есть возможность, почаще будьте рядом. Когда станет плохо, давайте ей порошок, который я оставил. Он и жар собьет, и усыпит. Больше, увы, я ничем помочь не могу.

– Понятно.

Федор проводил фельдшера и заглянул в большую комнату, где веселились Порфирий Михайлович, Тимофей и Тихон, едва ворочавший языком. Потом он ушел за овин, сел на бревно, курил одну самокрутку за другой и думал. Он принял решение, знал, что будет делать, после того как не станет матери.