– Кстати. Там в соседней камере с сегодняшнего утра тоже сидит пленник. Люди Егорова нам его передали для разбирательств. Говорят, пытался ночью Волгу переплыть на лодке. Бестия сказала, что ты этого пацана знаешь и захочешь с ним пообщаться. Мелкий такой мальчишка, которого она лично когда-то поймала.

Конечно же, я сразу припомнил того маленького разведчика. Как же его звали? Максим вроде. Да, точно Максим. Помнится, этот мелкий пацан бахвалился своей должностью и очень гордился своей преданностью военному правительству Кимр. Что же его привлекло на восточном берегу?

Я опять закашлялся. Лиза налила чайную ложечку какого-то лекарства в виде сладкого сиропа и дала выпить. Помогло. Запив приторный сироп глотком чистой воды, я откинулся на подушки и закрыл глаза от яркого света.

– Будешь отдыхать? Выключить свет? – забеспокоилась лидер девушек.

Но тут включилась стоящая на столе рация. Константин Иванович радостным голосом произнёс:

– Сообщаю всем обитателям нашего Полигона о радостном событии в семье Вороновых. Сегодня утром у них родилась дочка. Вес три триста, рост сорок девять сантиметров. Мама и ребёнок чувствуют себя хорошо. Как назовут новорожденную, родители пока не признались.

– Они давно уже решили назвать её Надежда, – раскрыла секрет Лиза.

– Хорошее имя. Символичное в нашей ситуации.

Меня вдруг охватила нестерпимая жажда деятельности. Сколько можно болеть и отсыпаться? Четыре дня уже тут прохлаждаюсь в то время, когда на Полигоне кипит жизнь. Мои товарищи готовятся к зиме, заготавливают топливо, проводят трубы с горячей водой от котельной, перегружают зерно из вагонов в ангары и подземные хранилища, ремонтируют технику, строят ветрогенераторы на аэродроме. Я спустил ноги на холодный пол и нащупал обувь. Накинул куртку и встал.

– Пойду, пройдусь немного. Свежим воздухом подышу, – объяснил я свои действия встревожившейся подруге.

Лишь тусклый свет редких аварийных лампочек освещал тёмные длиннющие переходы. Коридоры были пустынными – в светлое время суток практически все сотрудники Полигона работали на поверхности. Я добрался до лестницы и спустился на четвёртый подземный этаж. Тут по-прежнему было сыро, но хотя бы не по колено воды, как ещё месяц назад. Скопившуюся воду откачали помпой, а всевозможные щели и дыры в стенах, через которые просачивалась влага, находили и замазывали раствором или заливали герметиком. Работы на четвёртом уровне шли круглосуточно, вот и сейчас бригада электриков из людей Константы с фонариками на строительных касках возилась у большого вентилятора, который должен был нагонять воздух с поверхности через целую систему очищающих фильтров и сорбентов.

Саму систему фильтрации уже удалось починить. Старые наполнители для сорбирующих колонн, как и сами фильтры, давно выработали свой ресурс и пришли в негодность. Но запасливые военные хранили в наземных ангарах большой запас как многослойных бумажных фильтров, пропитанных какой-то липкой дрянью, так и гранул активированного угля, используемого в качестве сорбента. Хуже обстояло дело с самими вентиляторами, которые должны были гнать воздух в подземные помещения – в рабочем состоянии ещё недавно находились лишь одиннадцать из семидесяти шести, и запчастей к ним не имелось. Но в результате торговых переговоров с Дубной кое-что удалось достать, и работы по починке вентиляции возобновились.

Электрики поздоровались с руководителем Полигона, их начальник с рукой на перевязи спустился со стремянки и подошёл ко мне. Это был тот самый парень, который неделю назад получил пулю в плечо в бою за восточную часть города Кимры.

– Как успехи, Суриков? – поинтересовался я у электрика.

– Нормально, командир, работаем помаленьку. Мы проводку пока временную кинули по потолку, так как стены влажные, а пол совсем мокрый и даже вода ещё кое-где стоит. Вот этот пропеллер к вечеру должен заработать, как и работающий на вытяжку у поворота коридора, так что подсушат стены и пол. Ещё четыре больших вентилятора мы заменим, а потом уже проштробим стену и нормально проводку сделаем. Ну и компьютеры мы уже в командный центр поставили, сейчас Владик на них программное обеспечение накатывает. Мебель в переговорную сборщики уже спустили, но пока не собирали, так и лежит в упаковке – там в переговорной на полу слой грязи сантиметров десять толщиной, нужно сперва убраться. Как бригада Карася уборку закончит, мы сделаем там свет, проектор подключим и микрофон выведем. Должно получиться классно – будет проецируемая на стену интерактивная карта всей местности с положением наших отрядов и отрядов противника. Две недели, и будет всё сделано!

Я прошёл в указанную большую длинную комнату. Пока о будущем великолепии переговорной ничего не говорило – голые каменные стены, тусклая лампочка на потолке, на полу обувь едва не до верха утопала в жидкой чёрной грязи, очень пахло болотом и тиной. Я повернулся к старшему электрику:

– Суриков, если сделаешь за две недели всё, что только что мне заливал соловьём, сделаю тебя заместителем Константы по всем ремонтным работам. Вдобавок получишь свою собственную отдельную группу бойцов под командование, как ты у меня просил. Ну и ребятам твоим будет от меня премия. Если же все твои слова лишь пустой трёп, сам понимаешь, про повышение можешь забыть.

Электрик лицом не изменился, лишь непроизвольно нервно сглотнул. Когда я двинулся дальше и ушёл за поворот коридора, то услышал за спиной крики главного электрика: «Чего расселись, тунеядцы? Устроили мне тут перекур на рабочем месте! Чтоб через пять минут перепаял мне все клеммы, возишься с ними уже второй час!»

Я улыбнулся про себя – можно было не сомневаться, что все работы будут закончены в срок. В конце длинного дугообразного коридора неровный пол чуть поднимался, и тут было сухо. Возле запертых металлических дверей на табуретке сидела Иванова Лена с укороченным автоматом за спиной. При свете неяркой лампочки девушка что-то рисовала карандашом в разложенном у неё на коленях альбоме. Однако бдительности юная тюремщица не теряла и ещё издалека заметила моё появление. Девушка закрыла альбом, положила его на табуретку и встала рядом по стойке «смирно».

– Разрешишь посмотреть свои рисунки? – попросил я после приветствия.

– Не разрешу, – неожиданно отказала Елена и объяснила: – Это лишь наброски. Многие из них неудачные, другие слишком личные. Есть интересные идеи будущих картин, но их я тем более не хочу пока никому демонстрировать. Если я нахожу что-то действительно стоящее, то потом перерисовываю уже со всем старанием красками на холсте. Как получилось с портретом Гали Громовой.

Да, портрет моей погибшей подруги вышел просто изумительный. В груди как обычно защемило при упоминании любимого имени. Я взял себя в руки и сказал художнице:

– Я ведь так и не отблагодарил тебя за столь ценную для меня работу. Ты сделала мне очень щедрый подарок, и я считаю себя просто обязанным ответить взамен чем-то не менее важным и щедрым. Пусть это прозвучит как-то излишне пафосно, но проси чего хочешь. Обещаю, любое твое желание, которое возможно исполнить, будет выполнено.