Встрепенувшись, посмотрела на Рому и увидела тревогу в голубых глазах и, чтобы успокоить, коснулась пальцами щеки — утром он не успел побриться, и отросшая светлая щетина покалывала руку. Мне нравилось это ощущение, мне всё в этом мужчине нравилось. Хотелось, чтобы это было взаимно, но с ужасом осознала, что это счастье в любой момент может разрушиться.

В его глазах страх: за меня, за наше будущее. Хотелось вселить в него уверенность, что всё будет хорошо, но что я могу? Я — слабая, больная, измученная до последнего предела. От таких людей сложно ожидать помощи или дельного совета. Человек, запутавшийся в себе и своей жизни, разбитый о невидимые скалы, не может быть полезен.

Я не понимала, почему он всё ещё рядом, почему терпит и не посылает ко всем чертям со всеми моими истериками и недомолвками. Могла ли когда-нибудь поверить, что кто-то будет способен так меня полюбить. Тем больнее было осознавать, насколько не вовремя всё это со мной случилось.

И почему он не встретился мне раньше? И зачем я встретилась ему сейчас?

— О чем ты думаешь? — тихо спросил, и от этого вопроса душа сжалась в тугой комок, подступив к горлу тошнотой. — Ты меня вообще когда-нибудь слушаешь? Мы столько с тобой не виделись, а ты даже ни о чем не спросишь?!

Впервые я видела его настолько расстроенным. И злым. Даже тогда, когда стоял обнажённым на моей кухне и курил в форточку, был спокойнее. Наверное, у его терпения тоже есть свой предел, и вот он наступил.

— Но мы же с тобой так часто по телефону разговаривали, — вздохнула, пытаясь расслабить натянутые струной нервы, но руки предательски дрожали, а голос срывался. — Ты не можешь меня упрекнуть, что я не слушала тебя или не интересовалась!

Постепенно начала говорить слишком громко, но машина гнева запущенна и не остановишь. Защитная реакция, когда проще наорать, разорвать в клочья хрупкие чувства, растоптать любые благие намерения сработала именно тогда, когда так неуместна. Я не имела права срываться на Роме, он ничем не заслужил такого отношения, но я злилась. На себя, конечно же, но не знала, что с этим сделать.

Надо было срочно бежать из этого кафе, наплевав на всё, чтобы не наломать дров. Нестись во весь опор, пока не наговорила лишнего, пока не вымазала своей внутренней грязью то немногое светлое, что было в моей жизни.

Рома на бесконечно долгую секунду, за которую я ещё могла что-то изменить, замер, будто я ударила его. Потом вздохнул, потемнев лазоревыми глазами, сжал сильную ладонь в кулак и заговорил. Тихо, почти зловеще, и каждое его слово отравленной иглой впивалось мне в сердце:

— Ира, я устал, я так сильно устал, разве ты этого не понимаешь? Я всё готов для тебя сделать, выполнить любой твой каприз, только чтобы мы стали ближе. Но ты не подпускаешь меня к себе, как я не пытаюсь пробиться сквозь стену. Зачем ты так со мной? — Отвернувшись, он мял в руках салфетку, разрывал её на мелкие клочки, рассыпал вокруг белой пылью, а мне казалось, что это разваливается на куски наша любовь. На которую, в сущности, и не имела права.

Я отчётливо поняла, что он держится из последних сил. Впервые ощутила, как плохо ему со мной, как больно. Он так ждал нашей встречи, а всё, что смогла ему предложить — прогулка по городу и посиделки в кафе. Но ведь не могла рассказать ему всё. Только не сейчас, когда ситуация зашла в такой кромешный тупик, из которого без потерь не выбраться. Но сколько ещё затягивать эту ситуацию? И чем я готова пожертвовать во имя правды?

— Я понимаю всё это не хуже тебя, — пыталась не кричать, не нервничать, но не выходило. Будучи на пределе, хотелось выплеснуть весь негатив, что накопился. Намеренно искала ссоры, хотела разорвать этот замкнутый круг лжи, но не могла. Всё, на что была способна — устроить очередной скандал. От самой себя было противно.

— Ну и какие ты делаешь выводы? — прошипел Рома, опасно сузив глаза.

— Мне не нужны никакие выводы. Мы не басни Крылова пересказываем, чтобы мораль везде искать! Я с самого начала говорила, что или ты принимаешь меня такой, какая есть со всеми моими тараканами, или проваливаешь ко всем чертям. Я тоже устала, что тебе постоянно нужно докопаться до сути, что ты не можешь жить спокойно — правду тебе подавай. Только ты не учитываешь, как потом жить собираешься с этой правдой. Да, мне есть, что скрывать, но я никогда не требовала и от тебя полной откровенности — наплевать, что было в твоей жизни до меня. Для меня важен ты такой, какого я вижу перед собой. Большего мне не нужно. Так отчего и тебе не последовать моему примеру?

Чуть не задохнулась от потока слов, что вылетали на свободу со скоростью автоматной очереди, но они жалили хуже пуль — они уничтожали. Я ломала наши отношения, разрушала их, но о последствиях своих поступков не задумывалась. Есть только "здесь" и "сейчас", всё остальное — неважно.

— Да при чём тут вообще Крылов? — спросил Рома, стукнув кулаком по столу, от чего тоскливо звякнула посуда, и звук этот отдавался внутри погребальным набатом. — Не приплетай классиков — они тут ни при чём!

— Захочу и приплету хоть папу Римского! Это моё дело, какими словами с тобой изъясняться! — заорала и кинула в него хлебной корзинкой.

Рома чудом увернулся от увесистой посудины и смотрел на меня огромными глазами, в которых плескалась злость и обида. Поняла, что впервые за весь период, что прошёл с нашего знакомства, мы стояли у последней черты, за которой огромной чёрной тенью маячит расставание.

— Ты просто невозможный человек! — Рома швырнул в меня мятую и истерзанную салфетку и попытался улыбнуться, хоть и видела, насколько сложно ему. — Вот передумаю на тебе жениться, тогда вообще в старых девах помрешь — никто такую идиотку замуж брать не захочет.

Снова он спасал наши отношения, склеивал их, не давая им рассыпаться. Он единственный из нас двоих умел погасить пламя истерики, успокоить одним взглядом, остудить. Снова он оказывался сильнее, лишний раз, доказывая, что любит и готов ждать. Мне стыдно за свое поведение. От взглядов присутствующих и витающего в воздухе плотного облака осуждения меня бросает в дрожь. Прикусила щеку, чтобы не дать себе разрыдаться — не доставлю такого удовольствия окружающим.

Мы замолчали, сидя так рядом и настолько далеко, как никогда раньше. Непонятная боль растекалась внутри, заполняя собой каждую клеточку. Она не была физической, с которой почти смогла сродниться. Болело что-то на дне души, чему я не знала названия. Пыталась понять, что так сильно гложет, настолько угнетает, но не могла найти этому названия. Чёрная пелена тоски накрывала с головой, выворачивая наизнанку. А в голове туман, поглощающий мысли.

И вдруг мне неожиданно, но так отчаянно, просто невыносимо захотелось вернуться домой. Сначала я не поняла, что тянет меня туда, но желание было настолько сильным, что справиться с ним не получалось.

Не могла поверить самой себе, но мне хотелось туда, где на балконе лежит ребёнок — крошечное беззащитное существо. Не знала, жив ли он или задохнулся? Проснулся или всё ещё спит?