За плечом мамы стоит отчим и удивленно смотрит на меня. На его хмуром лице редко проступают эмоции, но сейчас он рассматривает меня так, словно видит впервые. Я искренне надеюсь, что моя улыбка не похожа на гримасу отчаяния. Марк не из тех людей, кто прощает другим слабость.

— Лена?.. Девочка моя, ты что с собой сделала?! — мама есть мама, и она стремительно подходит ко мне и поворачивает перед собой. — Так вот вы куда ходили с девчонками? — догадывается. — Решили, что выросли для экспериментов? Но зачем?

— Мне надоели длинные. Я давно хотела их обстричь, чтобы не мешали. Думаешь, мне плохо?

Последний вопрос я задаю с сомнением и надеждой, которую запросто способен расслышать близкий человек. Я спрашиваю маму: «Скажи, ведь все не так ужасно в моей жизни?», и она это чувствует. Обнимает за плечи и смотрит в глаза:

— Господи, Лена, поверь: волосы — такая ерунда! Лучше ответь, у тебя все хорошо, Трескунок? Потому что, если нет…

Я тоже умею «слышать» ее тревоги и страхи. И, к сожалению, понимаю: потому что, если нет, то мама расстроится и ей станет не до Марка, чего отчим никому не простит. Тем более мне. Именно поэтому он напрягается за ее спиной, хмуро глядя на меня.

— Конечно, мама. У меня все хорошо!

— Тогда дай мне еще немного времени, дочка, и спускайся к ужину.

Я поднимаюсь в свою комнату и закрываю дверь, оставшись одна. В моей спальне больше нет чужих глаз, и я могу наконец-то дать выход эмоциям. Позволить им захлестнуть меня и пережить все еще раз — холод слов Картера, его прикосновение и причиняющую душевную боль злость. Стыд и свою обиду.

Но именно поэтому я не позволяю себе думать.

Я переодеваюсь в домашнюю одежду, сажусь за синтезатор и надеваю наушники. Играю этюд Юрумы «Река течет в тебе» снова и снова, пока эта река из нежных звуков и нот не успокаивает волны в моей душе и не возвращает другие воспоминания — намного светлее и счастливее.

Когда я спускаюсь к ужину, вся семья уже в сборе, и Ник тоже сидит за столом, что-то горячо обсуждая с отцом. На нем новая футболка, на коленях лежит короткая куртка, а светлые волосы еще влажные после душа. Мужчины обсуждают сегодняшнюю тренировку по лакроссу и главных соперников «Беркутов» — спортивную команду школы Линкольна, у которой сменился тренер и капитан. И по словам сводного брата, которые я успеваю услышать, входя в просторную кухню, ему не терпится с ними встретиться.

Уже вечер и, судя по куртке на коленях Николаса, он сразу же после ужина собирается уйти к друзьям. Это хорошо. Если повезет, то у меня получится позаниматься в тишине, без громкой музыки за стеной и стонущих девушек под дверью.

Но увидев меня, Николас обрывает свой ответ отцу и замолкает.

Мне не хочется на него смотреть. Я подхожу к маме, целую ее в щеку и сажусь за стол, на котором уже стоят приборы и разложена по тарелкам еда — сегодня это индейка, запечённая с картофелем, под соусом из шпината и грецких орехов. Поднимаю графин и наливаю себе в стакан сок.

Когда отчим и его сын так и не возобновляют прерванный разговор, я спрашиваю, отламывая вилкой кусочек от индейки и пробуя ее на вкус:

— Что-то тихо у нас сегодня. Как прошел твой день, пап?

Настроение ко мне так и не вернулось, но это общий ужин, за столом — моя семья, и мне не хочется никого расстраивать.

У Марка в руке бокал с вином, он делает длинный, неспешный глоток и отвечает:

— Как обычно, Лена. Но готов поспорить, что твой был намного интереснее.

Мой? Я на секунду теряюсь, вспоминая общий урок с Картером Райтом и его руку на моей шее. Опустив взгляд в тарелку, пожимаю плечами. Я бы спорить не стала, но объяснять ничего не хочу.

Мама замечает мою заминку и не оставляет ее без внимания. Она сидит рядом и ласково проводит ладонью по моему запястью.

— Не обращай внимания, Трескунок. Ты сегодня вдруг изменилась и щелкнула этих двоих по носу! Никто не ожидал, что ты так быстро повзрослеешь, дочка, даже я. Твоя новая стрижка тебе очень идет, не сомневайся! Ты кажется нежнее и загадочнее. Одно время в юности я тоже носила короткие волосы и ни о чем не жалела!

— Ешь, Николас! Чего рот открыл? — неожиданно строго отзывается Марк. — Девчонок не видел, что ли? Они в этом возрасте все дурью маются и твоя сестра не исключение. Похоже, у нее скоро появится парень, так что присмотри за ней… Как старший брат! Надеюсь, ты понимаешь, о чем я? Не удивлюсь, если ей понадобится парочка глаз, чтобы не наделать глупостей.

— Брось, Марк, — возражает мама, и ее лицо хмурится. — Лена умная девушка, я не думаю, что ей нужна опека Николаса. У твоего сына хватает своих забот — школьная команда, Алисия, а еще предстоит поступление в университет. Это нормально, если у Лены появится парень. Ты сам прекрасно знаешь, что подростков не удержать от отношений — и Ник тому пример! Наша задача быть рядом и не навредить.

Я откладываю вилку в сторону и поднимаю взгляд, с удивлением глядя на маму и отчима. Похоже, они оба решили, что изменить внешность меня сподвигло желание нравиться и собственное взросление. И, скорее всего, для девушки моего возраста это нормально…

Если бы на самом деле все оказалось совсем не так. И если бы не касалось Картера Райта.

Так что внезапная догадка не делает мое положение легче.

Я поворачиваю голову и ловлю на себе взгляд Николаса — задумчивый и сердитый. Он сидит напротив и его губы плотно сжаты, а в тарелке с того момента, как я вошла в кухню, не уменьшилось еды. Он больше не спорит с отцом и не спешит уходить. Он словно что-то для себя решает, и мне в голову приходит неожиданная мысль: какое право он имеет на меня так смотреть? Словно я виновата перед ним или что-то ему задолжала.

А может, если ему не нравится моя прическа, то он и вовсе от меня отстанет?

Я убираю прядь со щеки за ухо, внезапно желая удостовериться, что волосы, и правда, стали значительно короче. Теперь я даже рада этому.

Встав из-за стола, благодарю маму за вкусный ужин и ухожу из кухни первой, отказавшись от десерта, слыша за спиной, как мама меняет тему разговора:

— Николас, ты не ответил, как дела у Алисии? Что-то ее не видно у нас. У вас все хорошо?

— Что? А… Да, все отлично!

Он врет, плевать ему на Алиссию, но мне нет до этого никакого дела.

Ник догоняет меня уже на втором этаже, в метре от моей комнаты, в которую я не успеваю проскользнуть. И, поймав за локоть, разворачивает к себе лицом. Не очень вежливо толкает к стене, подступая ближе.

Не желая с этим мириться, я выставляю перед собой руку и упираю ее ему в грудь.

— Пусти!

— Ты специально это сделала, Утка? Хочешь доказать, что ты сильнее? Думаешь, изменилась, и тебе это поможет?