предательские слёзы. И в ярких красках представляю себе, как всё происходящее выглядит со стороны.

Если я когда-либо в жизни и испытывала унижение, то конкретно сейчас — высшая предельная точка.

Сплошная стыдобища!

И…

— Ты как, стоять можешь? — стягивает с моей головы мешок бывший муж моей матери.

Резкая смена темноты на свет режет глаза ещё хлеще, чем слёзный поток. Зажмуриваюсь. Киваю. Хотя едва ли в достаточной степени то является правдой. Колени подкашиваются, когда меня разворачивают к себе спиной. Мои руки становятся свободны очень быстро. Ещё быстрее я развёрнута обратно. Глаза к этому моменту успевают привыкнуть, и я решаюсь посмотреть ему в лицо.

Опекун хмурится. Во взгляде — ледяная ярость. Смотрит так, будто это я сама себя сюда запихнула, сама во всём виновата. А я… виновата? В какой-то степени так и есть. Не связалась бы с Кааном Дикменом, его подружка бы тогда столь сильно не взбесилась бы. Сама ведь спровоцировала её. И это я ещё легко отделалась.

Жалкая!

Наверное, именно поэтому мои слёзы всё ещё не останавливаются. Наоборот. Стекают по щекам так интенсивно, словно я решаю устроить тут потоп.

Ничего не могу с собой поделать…

Зачем обнимаю его обеими руками, крепко прижавшись?

Тоже не имею ни малейшего понятия.

Просто…

Так спокойнее.

И гнев в его глазах уже не кажется чем-то настолько жутким. Удушающее чувство почти отпускает. Вместе с тем, как мужчина также крепко прижимает в ответ.

«Место для отбросов» — мелькает перед глазами надпись, выведенная мелом по металлу.

К месту хранения отходов не относится. Недавно написано. Коряво. В спешке. Как личная пощёчина. Мне.

К тому же:

— От меня воняет, — вздыхаю, испытывая новое чувство вины, отстраняюсь.

Вернее, пытаюсь.

Тщетно.

— Ничего, — с улыбкой в голосе произносит опекун.

Так и не отпускает. Гладит по голове. Как маленькую.

Это, правда, успокаивает.

А короткая пауза сменяется задумчивым:

— Но ты права, от тебя и правда воняет.

С моих губ срывается нервный смешок.

— Мне нужно переодеться, — вспоминаю о том, что в спортивной раздевалке есть душ, медлю немного, а после добавляю нерешительно: — Ты не мог бы пойти со мной? У меня нет ключа, который закрывает дверь. Не запирается. Почти всегда, — заканчиваю совсем тихо.

Я в самом деле настолько жалкая, что попросила его меня посторожить?

Глава 12.2

Почти жалею о своей просьбе.

Вряд ли кто-либо из учеников всё ещё тут.

И нет никакой особой необходимости.

Но…

— Хорошо, — кивает опекун.

А я только теперь замечаю в ряд выстроенных за его спиной охранников школы со всех постов. В отличие от меня, они смотрят себе под ноги, как в асфальт вкопанные, с самым покаянным видом, словно вместе со мной провинились. Вместе с тем вспоминаю кое-что ещё:

— Как ты меня нашёл? — поднимаю голову.

Былая ярость в чёрных глазах заметно смягчается.

— Скажем так, попросил мне с этим помочь местную администрацию, — явно не договаривает Адем Эмирхан.

Неспроста же так опасливо на него все дружно косятся, стоит мне спросить?

Возможности уточнить бывший муж моей матери не оставляет, тянет за собой, в сторону тех самых раздевалок, а я начинаю задумываться о том, когда он успевает здесь настолько освоиться, чтоб так хорошо ориентироваться. Я сама, помнится, после того, как оказалась здесь впервые, карту себе рисовала, лишь бы первое время не заплутать.

Других учеников и правда в школе давно нет.

— Спасибо, — произношу, едва мы оказываемся у нужной двери.

Он остаётся в коридоре, а я тяну за ручку.

— Я тебя тут подожду, — сообщает он.

Киваю. Улыбаюсь с благодарностью. И очень стараюсь не задерживаться. Быстренько избавляюсь от провонявшей отходами формы, принимаю душ, переодеваюсь в спортивную одежду, раз уж другой нет. Складываю то, что придётся стирать, в мешок под сменку, вытащив тот из шкафчика и оставив обувь, которая прежде в нём хранилась, внутри без него.

Точно такой же мешок, как тот, который недавно закрывал мне обзор, пока меня тащили по лестнице…

Встряхнув головой, от плохих ассоциаций избавляюсь. Если уж и произошло, это не значит, что меня раздавит, а Дерья Шахин одержит верх.

Змея. Подлая.

Но об этом, как задумываюсь, так и забываю.

А всё потому, что, стоит открыть дверь раздевалки, чтобы выйти…

— Ты вот в этом вот собралась идти? — раздаётся недовольное от опекуна.

Он, как застывает в проёме, так и не отходит. Вопросительно выгибает бровь, пристально и требовательно рассматривая меня, нахмурившись, расстегнув верхнюю пуговицу прежде наглухо застёгнутой рубашки, после чего и вовсе складывает руки на груди.

— Э-мм… — тоже зависаю. — Ну да? Ничего другого здесь всё равно нет, — одёргиваю футболку.

Зеркала есть только перед душевой, и я невольно задумываюсь о том, чтобы туда вернуться.

Что-то не так?

Не заметила.

Или же…

— Ладно, идём, — как-то подозрительно тоскливо вздыхает мужчина.

Открываю рот, чтобы всё-таки уточнить, что его не устраивает. Но опекуна уже не видно.

Не буду же кричать на весь коридор?

А к зеркалам я всё же возвращаюсь.

Уж не знаю, что по мнению мужчины не так, но с виду всё в порядке. Футболка, как футболка. Шорты тоже самые обычные. Как у всех. Спортивная форма в школе «Бахчешехир» едина. Да и ни пятнышка на ней нет. Хорошо бы, высушить волосы, но фен отсутствует, ничего не поделаешь. Разве что ещё разочек разобрать влажные локоны пальцами, чтобы уложить получше.

По выходу из здания, догоняю своего сопровождающего только у самой машины. И запоздало спохватываюсь:

— Мой телефон!

Он был при мне. А теперь — нет.

— И рюкзак, — об этом тоже поздно вспоминаю.

— Поищу, — отзывается опекун.

Если и собирается действительно искать, то без меня. Я усажена в машину. А двери тут же заблокированы.

— Скоро вернусь, — разбираю от него, прежде чем он уходит.

Возвращается совсем не скоро. Я успеваю десять раз вспомнить всё то,