Гуннар лихорадочно старался вспомнить спортивные передачи: как же они это делают? Он интересовался спортом, много раз с радостью смотрел по телику, как шведские пловцы завоевывали одну за другой медали на крупных международных соревнованиях. Голубая вода бассейна, красно-белые поплавки на разделяющих дорожки нейлоновых шнурах. Стартовый клаксон. А дальше? Дальше он помнил только впечатляющий плеск от прыжка. Руки работают, ноги взбивают пену… одно и то же движение, тот же механизм, да… но какое движение? Детали стерлись в памяти, помнил только отсчитывающие время цифрочки в левом верхнем углу экрана.

А собаки? Их же никто не учил плавать, но плавают за милую душу. Не так ловко, как те, в телевизоре, но уверенно. Вот про собак он как раз помнил: перебирают лапами, будто бегут куда-то. Наверное, и в самом деле думают, что бегут. Попробовать… или как те, в телевизоре, крутить руками наподобие мельницы?

Гуннар Ларссон попытался в отчаянии объединить и то и это: перебирал ногами, крутил руками, но все, чего ему удавалось достичь, – время от времени высунуть нос на поверхность и украсть у смерти еще один, а еще лучше – несколько судорожных глотков воздуха. Определенно, надолго не хватит. Силы, если их можно так назвать, на исходе. Молочную кислоту в мышцах еще никто не отменял.

В последний раз удалось вынырнуть всего на пару секунд, на два вдоха, зато он сделал открытие: что-то плывет совсем рядом с ним, в трех-четырех метрах. Плывет и не собирается тонуть… Какой-то мешок, что ли… довольно большой. Держится на воде, по крайней мере. Если ухватиться, может, и выдержит. Но как до него добраться? Легкие горят, вопят о кислороде.

Он опять начал перебирать ногами. Каждое движение причиняет острую боль, уже невыносимую. Сейчас захлебнется… Внезапная судорога паники, настолько непреодолимая, что тело выгнулось дугой. Короткий прилив сил – скорее всего, последний в жизни, и он опять вынырнул на поверхность.

Вдохнул, погрузился снова, но теперь хотя бы знает направление. Господи, как много движений, а он почти не движется… Вода как старая полусгнившая стена, а он пробивает в ней путь, словно жучок-древоточец. Но до чего медленно, господи, до чего же медленно…

Еще раз вдохнуть, еще раз ощутить спасительное прикосновение воздуха к лицу…

Гуннар Ларссон вынырнул, жадно вдохнул и уткнулся пальцами во что-то мягкое. С надеждой ухватился за спасительный поплавок как можно крепче… сработало! Он уже не тонул.

Легкие наполнились кислородом, сладким, розовым кислородом.

– Я доплыл! – гордо сообщил он, отдышавшись. – Почти пять метров!

Хинкен не ответил. Лежит лицом вниз, наблюдает за подводным миром, будто на оленьей шкуре на зимней рыбалке. Лежит и заглядывает в прорубь – не клюет ли? Мертв, наверное… а может, и нет. Раскинул руки, как птица над морем, парит… По сравнению с той огромной тушей, которую Гуннар безуспешно тащил к машине, выглядит почти грациозно. Чудовищного пивного брюха не видно, оно под водой, но наверняка именно они, эти два или три пуда жира, держат его на плаву. Ирония судьбы – те самые пуды, помешавшие Гуннару подтащить Хинкена к машине и спасти его жизнь, теперь спасают жизнь ему самому. Поменялись ролями. Все поменялось, все наоборот. Он вцепился покрепче в бывшего товарища и подумал о Лидии. Что делать? Ничего. Он ничем не может ей помочь.

Вокруг то сильнее, то слабее бурлила вода. Гуннар Ларссон из последних сил забрался на Хинкена и лег сверху. На секунду испугался, что утопит друга и утонет сам, но нет – тот ушел под воду, но совсем немного. Зато сам Гуннар оказался на несколько сантиметров выше. Подумал, как дико выглядит со стороны их экипаж. К тому же неустойчив. Волна посильней – и перевернется, начинай все сначала.

– Спасибо, Хинкен, – пробормотал он. Голос сорвался на писк.

Кто его знает, может, и услышал. Те, кто побывал по ту сторону и чудом вернулся, рассказывают, что даже после остановки сердца человек что-то слышит.

– Спасибо, Хинкен, – повторил он, стараясь, чтобы вышло поубедительнее, чем в первый раз. – Никогда не забуду… ты спас мне жизнь.

Неожиданно по телу Хинкена прошла судорога. Еле заметная, как при последнем, завершающем ударе сердца. Гуннар заставил себя не шевелиться, пока не понял: река. Он смотрел на бурлящие водовороты вспененной грязной воды, на плывущие доски, кусты, целые деревья. Значит, это та самая река, которую они с Хинкеном пытались приручить. Да что там приручить… разве так приручают? Приручают лаской. А они разрезали ее, как змею, несколькими дамбами, пропустили через ее тело электрические провода и в тщеславии своем чокались: вот это мы! Река побеждена и укрощена!

А река словно дремала, словно и не замечала пыток и издевательств. Но теперь очнулась и вырвалась из клетки. Яростная, бурлящая и грохочущая. И уже не они, а сама река определяла, что ей делать. Она нас победила. И его самого, и товарищей по работе. Надо было строить выше, прочнее и надежнее.

Только представить, что в эту минуту творится в конторе в Люлео…

Огромное кирпичное здание “Ваттенфаля” позади Дома культуры. Он бывал там не раз, сидел на совещаниях. Вместе с Хинкеном. А что они делают сейчас? Щелкают как безумные по клавишам своих компьютеров? Бегают из кабинета в кабинет, как муравьи, и орут, перебивая друг друга? Какая разница… остановить реку, загнать ее в прежнее русло они не в состоянии. Это ясно любому, кто хотя бы неделю проработал в “Ваттенфале”. Небеса разверзлись. Адский поток не остановить – он стремится и будет стремиться к морю. Все надо начинать заново.

Гуннар присмотрелся, и ему показалось, что в туче брызг и дождя он видит берег. Вернее, то, чему теперь по прихоти природы отведено быть берегом. Довольно далеко, но если не шевелиться, ближе не станет.

Преодолевая боль и усталость, он начал по-лягушачьи неуклюже отталкиваться непослушными ногами.

Очень и очень медленно, почти незаметно они приближались к берегу.

Подумать только… на старости лет он, Гуннар Ларссон, все же научился плавать.

Винсент заметил их дом издалека, но вида не подал. Незачем показывать Хенни, что он знает, где она живет со своим Эйнаром. Незачем ей знать, что он сто раз тут бывал. Подкрадывался, смотрел, если был за штурвалом, выбирал курс поблизости – типичный персонаж шведской комедии тридцатых годов. А у Хенни нет навыка ориентироваться с высоты. К тому же поглощена размышлениями. Склонилась над бумажкой. Святая… русые волосы свисают на лоб, как съехавший нимб.

Три вещи. Только три.

– Далеко еще? – притворно поинтересовался Винсент.

– Погоди… Нет… вроде бы… погоди-ка… нет, думаю, подальше.

– Уверена?

Именно в этот момент они как раз летели над домом, на который Винсент охотно бы сбросил бомбу с напалмом, если б она у него была.

– Сейчас посмотрю… нет, чуть подальше…

Но он все же снизил скорость и завис в сотне метров от земли.