для меня опасности. Пятеро — тоже. А вот толпа, где по головам я быстро насчитал свыше тридцати — вот это уже могло стать проблемой. Серьёзной.

Но, когда я увидел источник света, я потерял дар речи.

— РРРРРРРРШШШШШШУУУУУУУУУУУУХХХХХХХТТТТТ

Определённо, голоса исходили оттуда. Я видел установку, которую знал из своего странного воспоминания. Раздвоенный станок с механическими щупальцами образовывал круг. От него исходили толстые кабели и железные прутья, которые пронзали обляпанные омертвевшей кожей стены. А внутри круга клешни держали человека. Это была женщина. Её руки и ноги были в оковах станка, а голову поддерживал железный ошейник. Лицо женщины было измученным, но она была живой. Её глаза смотрели на меня. Пронзали меня светом и жаром. В прямом смысле.

Здесь жара становилась совсем невыносимой. Мне стало дурно, но не из-за зловония или чрезмерной теплоты. Эта женщина…

Это была моя жена. Это была Анна.

— схьхьхьхьхииииииииишшш

— ЩЩЩАААААААХТТТТТ

Её голова неестественно затряслась, а рот раскрылся так сильно при этом звуке, что не осталось сомнений — все голоса, которые я слышал исходили от неё.

— мммуааааааааууууууурррххх

— ХХХТОООООООЩЩЩН

Этого просто не могло быть. Я не мог в это поверить. Моя жена была мертва. Я держал её тело в своих руках. Я точно помню, как раздробленный окровавленный череп перекатывался по моей руке, и я хотел, с яростью жаждал запомнить этот момент навсегда, чтобы измениться. Чтобы стать тем, кто я есть.

И только это позволяло мне выживать. Умение относиться ко всему так, словно этот мир не настоящий. Словно Днище — это испытание, эксперимент. Но теперь, когда я видел Анну перед собой, я был настолько разбит и раздавлен, что не знал, зачем… Почему всё это со мной происходило.

Я не успел и не спас её. И в этом было моё наказание. МОЙ АД.

Люди набросились на меня и повалили, царапая лицо своими сухими вонючими руками. Они толкали моё тело, били, но это было ничто по сравнению с тем, что на самом деле хотел испытать я. А я хотел, чтобы меня расчленили, чтобы оторвали мои руки, чтобы отрезали язык, выдавили глаза, чтобы переломили шейный позвонок, силой оторвали голову, чтобы всё вокруг залилось моей кровью, ведь только тогда я смог бы почувствовать наказание, которое заслуживал. Я мечтал, чтобы мне подарили освобождение. Я уже давно был частью Днища, и сейчас я хотел, чтобы меня порвали и съели, хотел раствориться в недрах этого ада, чтобы не осталось ни частички моей плоти, ничего от меня.

Но…

Позволить себе такое было бы роскошью. И я не имел на это ни малейшего права. Не я решал, когда должны были закончиться мои мучения. Я должен был продолжать с этим жить так долго, как только прикажет Днище. Это моё наказание.

И ВАШЕ ТОЖЕ!

Ножом я вспорол живот первого попавшегося человека, и его кишки вывалились мне на шею. Взмахом я разрезал шею следующего так сильно, что его голова откинулась назад, разливая кровь на собратьев. Я должен был продолжать идти вперёд. Преодолевая. Превозмогая. Несмотря ни на что. Всегда на грани!

Вывернувшись, я ударом ноги отправил набросившегося на меня человека в груду останков, и ударил другого ножом в грудь, отчего тот застонал и припал на колено. Поняв, что я встаю, на меня набросились сразу все.

— ЩУРГГГООООООТТТТ

Анна, моя жена была всего в нескольких метрах от меня, и я должен, обязан был до неё добраться.

Осознав, что с этими уродцами лучше драться в малых группах я начал применять проверенную тактику отхода с небольшими выпадами вперёд. Правда, не всегда выходило, как я хотел, и так или иначе, они всё же подобрались ко мне настолько близко, чтобы завалить своими телами, повиснуть на моих конечностях, больно кусая и отрывая куски волос.

Жарко, как же жарко…

— ГГГРРРРЩЩЩЩ

Я завопил от боли. Но вовсе не от той, что причиняли мне эти убогие твари. Это я был самой настоящей тварью. Я ненавидел себя и всё равно должен был продолжать делать то, что делал.

И я…

Разорвал их всех.

У них не было против меня ни единого шанса. Как и у многих. Как и у моей жены не было шанса спастись. Вот в каком мире мы живём. Вот как мы дошли до всего этого. Мы в аду и всегда в нём находились.

Это безумие…

— ХХХХТТТРААААААААААЩЩЩЩ

Голова Анны дрожала от ужасающих голосов, гремящих в моей голове.

— Я знаю, что ты никогда не простишь меня, — сказал я, идя по трупам.

— ГРУУУУУУУОООООООХХХ

— И не нужно. Ты права, я именно там, где должен быть.

Я подходил ближе.

— ЩЩЩЩЩТТТТТТХХХХХРАААААА

Я подошел к ней очень близко. Это была она. Я знал каждую линию её тела. Она была обнажена, и голова дрожала от всеобъемлющего демонического ора.

— ТЫ ВИНОВАТ ТТТХХХХ

— Я только хочу, чтобы ты знала…

— ТЫ НИЧТОЖЕСТВО ЩХРААААААЩЩЩЩТ

— Я действительно люблю тебя, — сказал я с сожалением.

— ХРРРЩЩЩЩТАААААААЩ

— ТЫ УБЛЮДОК

— МУООООООООГРРРРР

— Я люблю тебя, — сказал я, отрезая ей голову.

Глава 13 — Сжечь это!

Ясность рассудка: 40 %

Ярость: 10 %

Потянув нож силой, я не столько разрезал, сколько порвал плоть шеи, и голова отделилась от тела. Ужасающие крики и ор смолкли. Теперь беспорядочные звуки неразборчивых голосов больше не тревожили мой разум.

При отсечении я держал голову за волосы. Странно, но, когда я начал раздирать плоть, из шеи не брызнула кровь. Но я знал почему. Именно потому, что знал, я и сделал это.

Когда отрезанная голова осталась в моей руке, с ней произошло сразу несколько вещей. Лицо стало сжиматься в морщины и иссохло прямо у меня на глазах до такой степени, что остался лишь череп, обмотанный похожей теперь на грязную тряпку кожей, которая висела на седых грязных волосах словно ёлочная игрушка. И не удивлюсь, если где-то на просторах Днища именно таким образом и украшают ёлки в праздник!

Одновременно с этим то же самое произошло и с телом, которое было заключено в железных объятиях станка. В воздухе разнеслось несколько искр, но энергии некуда было деваться, и всё быстро погасло. Руки выпали из механических клешней, туловище скукожилось и развалилось на части. Станок остался голым и готовым принять в свои объятия новую жертву.

Глядя на голову, я убеждался в собственной правоте — это была никакая не Анна, а уловка. Свет в глазах погас, и наступила непроглядная темнота, в которой остался лишь единственный луч, исходящий