— Это кто, а? — произнесло создание, оторвавшись от созерцания нас с Маришей.

— Это мои гости, — ласково произнес Мишка. — Одна из них мой адвокат, а вторая прокурор.

Парнишка был глуповат и поверил. На его лице попеременно отразилась гамма разнообразных чувств начиная от недоумения при нашем появлении до почтения, граничащего с подхалимажем, после объявления нашего статуса.

— А где Иннокентий? — осведомился Мишка.

Паренек вспомнил о своих обязанностях и поспешно заявил:

— Он еще спит, но встанет через четверть часа, я должен успеть приготовить ему к этому времени ванну и легкий завтрак.

Мариша не удержалась и заметила, что сейчас скорее время обеда, но парнишку ее сарказм не задел.

— Мы — люди искусства, — гордо поведал он нам, — привыкли жить вне рамок, которые пытается наложить на нас общество.

Мариша пожала плечами и сказала, что в таком случае она тоже не откажется позавтракать, потому что ей хочется жить так, как живут люди искусства.

А поесть она готова в любое время суток, как бы трапеза ни называлась. Но на кухне Маришу постигло горькое разочарование. На плите вместо аппетитно пахнущих блюд она обнаружила только ведро и три огромных бака, в которых грелась вода для омовения таинственного Иннокентия.

— Ладно, — вздохнула Мариша. — Пусть моется.

Мы можем и подождать.

Мишка проводил нас в маленькую комнатку, впрочем, все комнаты в квартире были маленькими, так что выбирать особо не приходилось, зато их было целых четыре штуки. Даже гостиная была крохотной до смешного. В ней с трудом помещался телевизор, журнальный столик, испещренный белыми кругами от горячих чашек, и пара кресел. В нашей комнате вдоль одной стенки стоял диван, вдоль другой — платяной шкаф, а возле двери примостилась тумбочка с какой-то немыслимо пыльной конструкцией из сухих веток и злаков, водруженной на нее. У окна пристроилась пара разномастных стульев и свернутый в рулон ковер. На стенах были развешаны рок-плакаты с изображением одного и того же человека в разноцветных, но всегда одинаково блестящих костюмах. На некоторых были надписи «Кенар» и Иннокентий Пульке.

— Должно быть, это наш хозяин, — поделилась своими соображениями со мной Мариша. — Мордашка ничего, только знакомства у него какие-то странные. И ребята на заднем плане зачем-то покрашены в голубое.

Я пригляделась и была вынуждена подтвердить, что на паре плакатов у сопровождения лица и в самом деле выкрашены синеватой краской. Мы обратились за разъяснением к Мишке, но оказалось, что его уже нет в комнате.

— Интересно, где же мы будем спать? — вернулась к более насущным вопросам Мариша. — На диване больше двух человек не уместится. Где же будет спать Мишка?

— Может быть, мы тут вообще надолго не останемся, — успокоила я Маришу. — Насколько я поняла, Мишка пошел сообщать своему приятелю, что у него увеличилось число гостей.

Именно в этот момент из соседней комнаты раздался вопль:

— Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Ты же знаешь мое отношение к этим созданиям. Я дрожу от омерзения, когда просто их вижу, а ты предлагаешь мне оставить их у себя. Ты в своем уме?

Следом за этим послышался негромкий, увещевательно журчащий голос Мишки, который что-то втолковывал ему. Всего было не разобрать, но отдельные слова мы расслышали, правда, с большим трудом. Для этого пришлось приникнуть всем телом к стене. Просто удивительно, какая хорошая звукоизоляция была в этом доме! Это, бесспорно, было его единственным достоинством, но и оно было нам с Маришей на пользу. Так как мы, не услышав всего, что думал про женский пол наш хозяин, смогли без особой неприязни смотреть на него, когда он соизволил появиться из своей спальни, чтобы поприветствовать своих гостей. Для него это было делом непривычным, он мямлил и сбивался.

— Не могу сказать, что я одобряю то, что вы сделали, — заявил он в конце. — Но мой дом всегда был открыт для всех, кто не боится проявлять свою непохожесть. К тому же Миша уверил меня, что вы это сделали, повинуясь призыву своего естества. Это ваши дела, но я буду относиться к вам, словно ничего этого не было. Договорились?

Мы мало что поняли из его речи, так как почти не прислушивались, не в силах справиться с оторопью, которая нас охватила при его появлении. Он был облачен в просторный и расшитый золотом шелковый халат, под которым мы увидели парчовые красные штаны, тесно облегающие его ноги. Торс у него был обнажен и лишен всякой растительности.

Зато в соски были вставлены золотые колечки. Волосы у него были коротко подстрижены и окрашены в белый цвет явно у хорошего парикмахера. Запястья были украшены многочисленными металлическими браслетами, несмотря на то что он собирался идти в ванную. И довершали картину турецкие резиновые шлепанцы, вносящие явный диссонанс в колоритный облик Иннокентия.

— Вода хоть готова? — обратился Иннокентий к кудрявому парнишке, решив, что уделил нам достаточно внимания.

Тот поспешно кивнул, и Иннокентий скрылся за дверями с видом султана, утомленного многочисленными делами и нерадивыми слугами.

— Ну как вам? — обратился к нам Мишка, когда в ванной раздался плеск.

Ответить мы не успели, потому что следом за плеском воды раздался болезненный вопль, снова поспешный плеск и вопль:

— Ты меня сварить хочешь, негодяй?! Ты зачем кипятка в ванну напустил?

Следом за этим двери ванной приоткрылись, и оттуда высунулась голова Иннокентия, потерявшая при этом существенную часть своей величавости.

— Где этот маленький мерзавец? — сердито прорычал он, мы оглянулись и растерянно развели руками: маленький мерзавец незаметно для нас всех скрылся при первых же признаках катастрофы.

— Ладно, когда появится, то передайте, если ему жизнь дорога, чтобы на глаза мне не показывался. — И, находясь все в том же неудобном положении, но немного поразмыслив, Иннокентий добавил:

— Хотя бы до ужина.

— А нам что делать? — спросила Мариша, когда дверь за Иннокентием захлопнулась во второй раз. — Завтраком тут и не пахнет, повар слинял, умыться можно разве что из унитаза. Так чем займемся, может быть, внешностью?

— Самое время для смены личины, — охотно подхватила я, так как опасалась, что в противном случае придется готовить еду на всю компанию.

Мы прошли в самую дальнюю комнату, которая оказалась захламленной театральными костюмами и прочими штучками, необходимыми для тех, кто выступает на сцене. Тут были коробочки с блестками, серебряные и золотые шнуры, в количестве, достаточном для того, чтобы обмотать весь дом, перья, которые упорно делали вид, будто они выдраны совсем недавно из хвоста страуса, пушистые боа, парики и маски. Тут же имелся запас грима на целый год для небольшой труппы актеров, которые тем не менее пользуются успехом и выступают по два раза в день.