Первый «нырок» в будущее – он избрал дистанцию в один год – ничего не дал. Психика была тиха и молчалива. Вселенная не разворачивалась перед мысленным взором в реальную картину, которую можно было посмотреть, просчитать и интерпретировать.

Тогда он зашёл «издалека», шагнув на пятьдесят лет вперёд, и попытался найти в своём окружении писателя Ватшина Константина Венедиктовича.

«Со скрипом», но ему удалось это сделать, хотя обстановка, высветившаяся в лучах мысленного «прожектора», не была похожа ни на институтскую, ни на домашнюю. Сложилось впечатление, что прозрение выбросило Уварова на какую-то другую планету, может быть, даже на Луну.

Но и там среди сотен вспыхивающих микросцен, создающих «броуновское движение» будущих временных полотен, Ватшина не оказалось.

Уваров «вернулся» обратно в реальность, данную ему в запахах краски, отдохнул и снова попытался нащупать писателя-хроника в будущем, «привязав» его образ к своим намерениям.

Прыжок в будущее вынес математика – по ощущениям – в ближайшие год-два, потому что он увидел (не совсем так, то, что чувствовал, не являлось прямым визуальным контактом) знакомую базу «Ветрин», суматоху биоэнергетических полей, принадлежащих сотрудникам базы, узнал ауры Дэна и Гордеева, но ауры Ватшина среди них не было. Писатель в данном виртуальном варианте будущего не существовал.

Уваров вынырнул из футур-поиска с колотящимся сердцем, прижал руку к груди, удивляясь реакции организма. Раньше на его выходы в будущее сердце так не реагировало. По-видимому, процесс «подглядывания» близкого будущего требовал гораздо больших энергозатрат, чем выход в далёкое будущее, основой которого служило огромное количество факторов.

«К чёрту! – подумал Александр Александрович сердито. – Ещё инфаркт заработаю!»

Потом пришло ощущение вины: писатель не стоил пренебрежительного отношения, да и человек он был во всех отношениях положительный, добрый и мягкий. Он не должен был пропасть бесследно.

Уваров сунул голову под кран умывальника, стоящего в подсобке, включил воду.

Холодная струя сняла напряжение, снизила пульсацию крови в сосудах головы. Стало легче.

Он уселся на стул, сосредоточился на личности Ватшина, каким он его помнил, чтобы потом перейти к восприятию «тени будущего», связанной именно с этим человеком.

Попасть в нужный «канал» не удавалось долго.

Уваров вспотел, устал, заработал всплеск давления, разозлился, но попытки обнаружить Ватшина в своём окружении в будущем не оставил. И наконец-то добился своего! Неясно, неточно, расплывчато, на грани узнавания.

Ватшина били! Где – Уваров понял не сразу, за что – вообще было неизвестно, но писателя били, а потом воткнули в сердце нож! И Константин умер, успев послать в никуда отчаянную мольбу о помощи!

Уваров подскочил на стуле, постоял в полуобморочном состоянии, согнувшись, опираясь обеими руками о столик, унимая бешеный галоп сердца. Вытер потный лоб дрожащей рукой. Хотел сразу звонить Гордееву, но сначала заставил себя успокоиться, привести чувства и мысли в порядок, поэтапно воспроизвёл в памяти все свои манипуляции с футур-анализом.

В будущем это станет профессией, пришло на ум, и специалистов будут называть эфаналитиками.

Под ложечкой засосало: Ватшин был мёртв!

«Окстись, болван! – возразил он сам себе. – Ты ходил в будущее, значит, Константин сейчас ещё жив! И находится недалеко… буквально рядом с Кольцевой».

Уваров окончательно пришёл в себя, достал мобильный:

– Иван Петрович, есть минутка?

– Слушаю, Сан Саныч, – ответил глава безопасности «Заставы».

– Ватшин жив и находится в Москве, ну, или совсем близко от Москвы. Но его в любой момент могут убить!

– Это предположение или… прозрение?

– Ближе ко второму.

– Удалось, значит?

– Не знаю, благодаря чему, но я прорвался. Сижу мокрый как мышь.

– Могу представить. Где он?

– Точных координат не укажу, он за Кольцевой, в районе Рублёво-Успенского шоссе. Но это не Горки-2.

– Понял, ваша подсказка существенно сужает район поиска. Спасибо, Сан Саныч, будьте на связи.

Уваров ещё раз сунул голову под струю холодной воды, кое-как вытерся и покинул неуютное помещение, использованное им для медитативных экспериментов, для выяснения «момента истины». В душе затеплилась надежда увидеть писателя живым.

Голову словно проколол сухой шип саксаула, Ватшин охнул и очнулся.

Голову наполняли гулы, скрипы, каменные шорохи и дымные шлейфы. Глаза ничего не видели. Пошевелиться было невозможно, так как руки и ноги стягивали путы, а сам он лежал на боку на чём-то твёрдом и холодном, напоминающем бетонную плиту.

Вспомнилась падающая с неба дубинка электрошокера.

Ватшин стиснул зубы, внезапно осознавая, что его без каких-либо усилий провели переодетые в форму гаишников ксеноты и взяли в плен.

Не надо было ехать в издательство, всплыла в дымном пространстве сознания трезвая мысль. Надо было доложить Ивану Петровичу.

«Сам знаю!» – огрызнулся Константин.

Попробовал перевернуться навзничь, пережил всплеск боли в голове, но своего добился.

Глаза по-прежнему ничего не видели: в камере (или где он там лежал, интересно даже) не горел свет. Руки затекли. Но высвободить их не представлялось никакой возможности, они были связаны за спиной. Пить хотелось неимоверно! Губы пересохли до такой степени, что могли, наверно, заменить наждачную бумагу! И ещё зверски хотелось в туалет.

Ватшин позвал:

– Эй, кто-нибудь!

Голос заглох в холодном воздухе как в вате.

– Эй, вертухаи поганые, отзовитесь! Мне по малой нужде надо!

Где-то послышались голоса, раздался стук, глухой скрип, перед Ватшиным открылась расширяющаяся щель, в глаза ударил яркий сноп света. Он зажмурился.

Грубые руки подхватили его под локти, рывком посадили.

Он открыл глаза.

Помещение, в котором его держали, напоминало узкий пенал шириной в метр, длиной в три и высотой не больше двух. В проходе между топчаном, на котором он лежал, и стеной с трудом умещались два амбала в чёрных костюмах, едва не упираясь макушками в потолок.

– Мне в туалет… – прохрипел Константин.

– Потерпишь, – равнодушно сказал один из тюремщиков, с квадратной челюстью.

Послышались ещё голоса, шаги, тюремщики в чёрном отошли в угол чулана, их места заняли двое мужчин постарше. Один имел благообразный вид доброго священника, второй – черноволосый, смуглый, с кривым носом, походил на злого горца с Кавказа. Он и одет был как горец – в приталенную куртку с вертикальными кармашками (газыри, вспомнил их название Ватшин) и в белую рубашку со стоячим воротником.