Мир пронизан минувшим. Он вечен.

С каждым днём он богаче стократ.

В нём живут наши давние встречи

И погасшие звёзды горят.

За стенкой камеры что-то стукнуло. Мысли Ватшина вернулись в реальность. Скоро должны были прийти вербовщики, настроенные решительно и жёстко, и до этого момента он должен был сделать прогноз будущего: есть в нём Ватшин Константин Венедиктович, писатель и лауреат многочисленных литературных премий, или нет.

Переход в другое состояние психики – «считывания будущего» (оно во многом отличалось от состояния «странствий» по памяти) дался с трудом: мешало сознание, занятое обуздыванием эмоций. Хотелось выбраться из тюрьмы как можно скорей и забыть об этом как о дурном сне.

В конце концов Ватшин справился с собой, снова припомнив опыт джеклондоновского «странника по звёздам», занялся медитированием и добился-таки необходимой степени концентрации, позволяющей отрешиться от окружающего мира.

Мысль прыгнула в будущее, «тень» которого психика действительно воспринимала как тень, падающую от стен гигантской башни, устремлённой в небо.

Константин не понимал, как у него это получается. Сознание и память сами отфильтровывали шумы и ложные сигналы фона, регулировали восприятие и рождали образы. Может, ему и в самом деле возможности считывания будущего и прошлого были заложены с рождения, а информация Кротова лишь возбудила нужные контуры, разбудила внутренний эйдос. Но факт оставался фактом: мысленные усилия привели его к башне будущего и повели по ступенькам вверх, надо было лишь выбрать «этаж» – нужное время и понять, что на этом «этаже» располагается.

Помня прошлые выходы из тела, он не стал прыгать высоко – на миллионы и миллиарды лет. В данный момент его интересовало собственное положение, а не судьбы Метагалактики, поэтому стоило подняться всего на «этаж»-другой, чтобы убедиться: завтра-послезавтра он будет жить. Но гораздо больше его волновал другой вопрос – где он будет жить и с кем дружить. Не хотелось верить, что ксенотам удастся сломать его волю и завербовать на свою сторону.

Смутные очертания входа в башню остались позади.

Ватшин медленно поднялся на «пару пролётов» почти невидимой лестницы, вышел на «лестничную площадку».

Мне нужно знать, что будет завтра!

Мне нужно знать, что будет завтра!

Окружавшая его зыбкая пелена, полная туманных струй и эфемерных бликов, расступилась, он увидел салон самолёта… и Люсю, сидящую рядом… и Виктора по кличке Солома… и ещё с десяток людей, сидящих справа, впереди, сзади… кто-то похлопал его по плечу.

Ватшин оглянулся.

– Сан Саныч?!

Уваров, сидевший в кресле за ним, подмигнул ему. Губы математика не шевельнулись, но Константин услышал его раскатистый голос:

– Кажется, мои усилия не пропали даром.

– Вы мне снитесь, – признался Ватшин.

– Это не сон – взаимодействие хроников.

– Я же ещё не совсем хро…

– Хроник, хроник, даже сильней, чем я, иначе я бы вас не нашёл. Чёрные дыры видели?

– Н-нет… то есть видел… в прошлом.

– Они были всегда, но только в наши времена стали объединяться в ансамбли. Не догадываетесь, зачем?

– Нет.

– Не знаю, обладают ли системы чёрных дыр разумом, пусть и не подобным человеческому, но они явно пытаются замедлить, а то и вовсе остановить инфляционное расширение Вселенной. Слышали, наверно, что последние несколько миллиардов лет Вселенная расширяется с ускорением?

– Слышал.

– Возможен и другой вариант: кто-то использует чёрные дыры для остановки расширения.

– Хорошая идея.

– Для романа? – засмеялся математик. – Отличная! Дарю. Завтра встретимся, поговорим на эту тему.

– Если у меня оно есть – завтра…

– Непременно будет!

– Я в тюрьме…

– Ну так что ж? Есть время для размышлений. Всё нормально, держитесь, наши на подходе. Увидимся.

Образ Уварова начал таять.

Ватшин хотел успокоить жену, но и она исчезла, успев послать мужу любящий преданный взгляд.

– Всё будет хорошо… – прилетел из светящегося тумана голос Соломина, и Ватшин очнулся.

Голову пронзало тающее сияние. Возможно, его оставила ставшая совсем невидимой «башня будущего», которую строил в том числе и он сам – своими мыслями, волей, желаниями и мечтами.

Загремел засов на двери, в камеру хлынул поток света.

Ватшин сел на топчане, подслеповато щуря глаза, пытаясь разглядеть гостей.

– Ну что, Константин Венедиктович, – заговорил пожилой тоном доброго учителя, – приняли решение?

– Принял, – сказал Ватшин; голос был хриплым, и он повторил, откашлявшись: – Да, принял!

– Будете работать с нами?

– Нет!

– Я говорил, ему надо сделать больно! – поморщился черноволосый. – Интеллигенты боятся боли. Отчикаем пальчик – по-другому запоёт.

– Бесин будет недоволен.

– Ему нужен результат! Хроник будет работать и без пальца, и без уха, и без яиц, если что. Хочешь, докажу?

Пожилой, назвавшийся Иваном Кировичем, нерешительно почесал подбородок.

Ватшин взмолился в душе: «Солома, быстрее!»

Черноволосый достал нож, провёл пальцем по лезвию, шагнул к Ватшину.

Константин вжался спиной в холодную бетонную стену.

В коридоре за спинами вербовщиков раздался шум.

Черноволосый недовольно оглянулся, вытянул руку с ножом, полез было другой рукой под полу пиджака и улетел к дальней стене чулана от мощного удара, сполз по стене на пол.

Его напарник прижался к другой стене, бледнея, но его выдернули из комнаты, как пробку из бутылки, и в камеру вошёл улыбающийся Солома.

– Живой, Константин Венедиктович?

Вот тогда Ватшин и понял, что будущее – существует реально, а лично у него есть завтра.

Кузьмичёв предложил кофе, но Гордеев отказался, он больше любил зелёный чай с лимоном.

– Ты? – замдиректора ФСБ посмотрел на курчавого, с бородкой, Дэна.

– Не откажусь, – кивнул главный логист «Заставы».

Адъютант директора принёс кофе.

– Докладывайте, – сказал Кузьмичёв, глянув на часы. – Сжато, конкретно, по делу. В двенадцать меня ждёт шеф.

– Ватшин – не простой хроник, – сказал Гордеев, открывая папку, принесённую с собой, заглянул в неё и закрыл.

– То есть?

– Он эф-хроник, – сказал Дэн, принимаясь за кофе.

Директор перевёл взгляд на Гордеева.