ведут за столом очень неподходящие беседы, как мужчины, так и женщины, без всякого стеснения перед другими. Мне сообщили достоверные свидетели, что самые знатные господа, т.е. самые знатные после царя, о которых я умалчиваю ради их чести, говорят за столом со своими супругами о таких вещах, о которых обычно умалчивают; немцы, присутствовавшие при этом, были поражены.

Мне показали русское прошение-челобитную: по их обычаю сперва наверху пишется имя царя, затем — "Во имя Святой Троицы" и т.д.; прошение написано на длинный узких цедулках, склеенных вместе сибирским клеем. Внизу истец ставит свое имя, прибавляя "ваш раб"; так должны писать царю все, вплоть до самого знатного[200], и даже тесть царя, к которому ни его дочь, ни царь не обращается иначе, как только по имени. Прошение заканчивается словами: "Будь ко мне, бедному, милостив".

26 февраля.

Уловкой оставив стрельцов и просто одетый, я направился ко дворцу, чтобы его хорошо осмотреть; я пробрался почти во все их приказы. В дворцовом приказе было около 300 писцов, они сидят в маленьких комнатках по 4-6 человек в каждой и пишут на свитках, лежащих на коленях. Я осмотрел и кухню, и весь двор, и помещение царя и царицы. Перед Ильей Даниловичем[201], тестем царя, я бил челом, присоединившись к немецким офицерам, чтобы среди них ближе подойти к нему. Прошел весь дворец неузнанным, иначе ни в Кремль, ни во дворец стрельцы нас не пускали.

1 марта.

Мы приняли причастие. После полудня послу показали несколько ненцев: они все пали ниц перед ним, плясали и пели для него; перед ними поставили мясо, которое они жадно проглотили, напились водки. Когда я спросил, сколько им лет, они сказали, что не знают никаких лет. Они молятся перед изваяниями, но говорят о Боге; на просьбу помолиться по-своему они ответили отказом. Они молятся странным образом.

2 марта.

Сюда приехал польский посланник[202] со свитой из 16 человек. Его приняли не слишком пышно.

4 марта.

Мы видели, как он ехал наверх [на прием к царю]. Его верительную грамоту, как и нашу, несли перед ним. Он ехал со свитой на собственных лошадях, что здесь считается позорным[203]. Одет он был в красный атлас, сидел на коне гордо и изящно; его тщательно охраняли; пристав ехал справа от него и постоянно смотрел ему в лицо, следя за тем, куда он смотрит. Когда он проехал мимо нас и увидел, что мы не русские, т.е. без длинных кафтанов, он спросил: "Кто это?". Русский ответил ему. В то же время появились посланники казаков, а также греков и черкесов. По внешности это красиво сложенные мужчины, с приятными жестами и нравом, хотя и грубо одетые; их одежда — из овечьих шкур шерстью наружу, у некоторых черная, у других белоснежная, шапки из того же материала; шерсть блестит, как шелк, очень тонкий и ценный, а черная шерсть не уступает по красоте бархату. Говорят, что у этих людей самые красивые женщины в мире, из них шах персов выбирает себе жен. Еще на прием к великому царю пришли ненцы, а также калмыки из Восточной Сибири, прилегающей к Катаю[204], у них самостоятельный князь. Говорят, они приезжают сюда, чтобы предложить свои услуги царю от имени их князя Тайчжи Мончака. Этот Тайчжи женат на черкесской татарке, племяннице Григория Синсилевича, царевича черкесов, теперь он князь; через этот брак черкесский князь пытается добиться тесной связи с Россией. Эти люди [калмыки] одеты в грубые шкуры овец и других животных, иногда, но редко — в шитые кафтаны из шкур разных диких зверей. Они носят в ушах большие кольца, иногда продетые и через нос. Теперь же, когда они ездят к царскому двору, им пожаловали красные кафтаны; у самого главного из них висит на груди медная коробочка с их идолом. Это люди небольшого роста, плотные и желто-коричневого цвета; лица у них плоские, с широкими скулами; глаза маленькие, черные и сощуренные; голова бритая, только сзади с макушки свисает коса. При ходьбе они прихрамывают, так как ноги у них кривоватые от постоянной езды на лошадях. Это хорошие всадники, в бою употребляют лук и длинные ножи. Когда они закончили свои дела у царя, им подарили вышитые кафтаны, которые им тут же при царе надели. Все эти нации были выставлены перед Посольским приказом, чтобы польский посол, проходя мимо, увидел, кто и сколько приезжают покорно приветствовать царя. Мы стояли оттуда тоже недалеко. Калмыки между тем курили трубки, говоря, что без нее не могут жить. Я просил узнать, видали ли они таких людей, как мы; они ответили, что не видали, но у них есть братья, которые были в Индии, в Китае и в других странах, и те там встречали таких людей, как мы.

Все эти упомянутые нации приходили и уходили от царя со свитками в руках. Поляк, грек и казак были уведены тем же путем, что и мы, но остальные, не христиане, должны были идти окольным путем, чтобы не осквернить церковь, находившуюся рядом. Это было впервые, что мы свободно стояли в Кремле, но так как мы пришли индивидуально и капитан у ворот еще не знал приказа, то хотел нас выгнать, тащил меня и других наших за платье, пытаясь отогнать нас как скот, очень невежливо. Я разгорячился, угрожал побить его и сказал, что мы уйдем только, если он вынесет нас отсюда, после чего он сразу отправился наверх жаловаться и там узнал о приказе и разрешении.

6 марта.

Я посетил одного друга, туда же пришел человек, чей дядя до отца настоящего царя[205] был царем. Сейчас его дела плохи, ибо здесь заходящее солнце не в почете[206].

7 марта.

Под видом купца я был у царевича Тайчжи Йалба Доиса, вышеупомянутого калмыка; к нему меня привел, ради моего друга, пристав калмыка, при условии, что я никому не буду говорить об этом. Мы пришли с товаром, чтобы пристав, в случае обнаружения нас, имел оправдание; это были украшения, серьги. Двор Тайчжи охраняется караулом, никто не может прийти к нему без этого пристава; Тайчжи — человек очень некрасивый, коричневато-желтый, с плоским широким лицом, лоб у него высокий, черные волосы, сзади коса. Он протянул нам руки, посадил нас и сразу собственноручно подал нам два раза чашу. Его уже одели по-русски. Речь его звучит очень странно: клохчет, как индюк, а когда внимательно прислушивается к разговору, то