Сиротка только проснулся, открыл дверь, пошел умываться, а Бильбао, чтоб не терять время, начал разговор, став на пороге ванной:

— С восемнадцати ноль-ноль будь сегодня дома.

— Извини, братан, не могу.

— А я не спрашиваю, можешь или нет. Я говорю: будь дома.

Сиротка сполоснул зубы, провел ладонью по щеке:

— Бриться или нет, как ты думаешь?

Бильбао не ответил, и Сиротка продолжил:

— Братан, я понимаю, что нахожусь под твоей командой, что должен тебя слушаться, но, если какое-то срочное дело, сможешь же ты меня подстраховать, а? Ну поверь, у меня как раз на шесть вечера выпадает одно интересное дельце…

Бильбао криво улыбнулся:

— Думаю, тебе надо бриться. У Татьяны нежная кожа, не дай бог, от твоей щетины начнется раздражение.

Сиротка замер, перевел взгляд с зеркала на брата:

— Откуда?.. Она сама сказала? Больше же в квартире никого не было!

Бильбао мрачно кивнул:

— Не было. Но я знаю все. Сегодня в восемнадцать Елена должна вывести на прогулку Дениса, и ты ее должен сопровождать, но Татьяна сказала, что она договорится и с Еленой пойдет другой охранник, или, в крайнем случае, один раз можно обойтись и без охраны. Все правильно?

Сиротка опустил глаза, пробурчал:

— Можно подумать, что если бы тебе предложили, то ты бы отказался от такой…

— Предлагали или нет — об этом не будем. Но я ни разу не оставлял пацана без присмотра. Это во-первых. А во-вторых, я тебе говорил, как надо себя вести в этой семье? Говорил или нет?

— Братан, но бывают же исключения…

Бильбао ответил жестко:

— Сегодня с Еленой и Денисом действительно будет другой человек. Ты в восемнадцать будешь сидеть дома, и один, понял намек? А теперь — последнее. Если к жене Солодовых хоть пальцем прикоснешься, уже через час после этого будешь стоять у вокзальной кассы и покупать билет домой. Это в самом лучшем случае.

— А что мне тогда сегодня Татьяне сказать?

— Твои проблемы. Тут я и пальцем не пошевелю, чтоб помочь.

Бильбао развернулся, пошел к двери и уже не услышал, как Сиротка, натягивая рубаху, сказал вслед ему:

— А ты изменился тут, братан…

Шеф был на рабочем месте, секретарша сразу же пригласила Бильбао пройти к нему. Настрой у него был вроде неплохой.

— Хорошо, что вы раньше пришли, Сережа. Дело есть. Завтра поедете на неделю в Ростов, а потому сегодня надо будет решить три-четыре вопроса, и это потребует времени. — Он посмотрел при этом на часы. — Но думаю, к семнадцати уложитесь. Вам уже звонил Коган? У него тоже будет пустяковая просьба насчет Ростова, так вы уж, как говорится, не в службу, а в дружбу… Как он с вами расплатится, меня это не касается, но от денег не отказывайтесь, мой совет.

Дел действительно выпало немало, однако в семнадцать Бильбао стоял возле нужной двери и жал на звонок. Она тотчас открылась, и Коган довольно улыбнулся:

— Какая пунктуальность! Ну, проходите, ждем только вас!

В зале был накрыт стол на четверых, хрустальная и фарфоровая посуда горела в бликах люстры. Икра, дорогие бутылки вин и коньяка, осетрина… Бильбао смутился:

— Тут, наверное, какое-то семейное торжество, не буду мешать. У вас ко мне дело по поводу Ростова?

— Забудем на время о делах. Я же говорю, что мы ждали вас.

За столом сидела действительно лишь семья: тонкая черноглазая Инна, ее мать, как и муж, полная, высокая. Голос ее тоже был мягкий, грудной.

— У нас действительно семейный праздник, сегодня день рождения Инночки, но мы не позвали гостей, потому что она никого не хочет видеть. Никого, кроме вас, Сережа. Так что уж не откажите…

Нельзя сказать, что застолье прошло весело, все было слишком чинно и почти официально. Хорошо еще, что не пришлось произносить тосты — Бильбао этого не переваривал.

Курить вышли в комнату, где, видно, работал хозяин: на массивном столе стоял компьютер, книжные полки были загружены совсем не художественной литературой. Женщины в это время принялись за подготовку к чаепитию.

— Относительно просьбы по Ростову, — начал Яков Яковлевич. — Понимаете, Сергей, я бы сам туда мог проехать, езды — всего ничего, но мне по некоторым причинам нежелательно светиться в обкоме. А надо туда просто зайти, позвонить снизу и передать пакет. У меня там работает сейчас друг, бывший биолог, между прочим…

— Пакет с чем?

Коган сузил глаза, рассматривая тлеющий кончик сигареты.

— Это имеет значение?

— Да, Яков Яковлевич. Если в нем деньги, я пересчитаю их и дам вам расписку.

Коган чуть улыбнулся:

— К чему такие формальности? Я вам полностью доверяю…

— И возьму расписку у человека, которому вручу пакет. Только так!

Коган, кажется, растерялся:

— Но этот человек никогда не даст никакой расписки, он же… — Потом подумал, чуть кивнул. — Ладно, деньги возьмет тот, кто оставит вам автограф. Только не просите его ничего писать при вас и пересчитывать. Он придет уже с готовой запиской… У вас, смотрю, профессиональный подход к делу. Это хорошо.

— Это нормально, — ответил Бильбао.

Коган взял с полки новый кошелек из натуральной кожи, протянул Бильбао:

— Это, как у вас, журналистов, говорят, гонорар, так?

В комнату вплыла хозяйка:

— Мужчины, свечи на торте уже зажжены.

От машины Бильбао отказался, и к автобусной остановке его вышли провожать всем семейством. Рядом у освещенного окна магазина пожилая женщина продавала розы. Бильбао взял все и протянул Инне:

— Простите, что пришел без подарка.

Торговка, увидев, сколько денег ей дал покупатель, тут же ушла, словно опасаясь, что ее вернут и попросят сдачи.

— Ах, какой вы!.. — сказала восхищенная мамаша.

Лица Инны не было видно из-за огромного букета.

— Приходите к нам почаще, мы будем рады, честное слово, — пропела она.

Дел-то было всего на день, остальные можно было гулять в свое удовольствие.

Не гулялось.

На левом берегу Дона, который горожане называли «лебердоном», в стекляшке-кафе Бильбао пил кислое пиво, глядел на грязноватую воду и слушал Коленьку.

Коленьку, как и прежде, слушать было приятно, но говорил он совсем не радостные вещи. Орды, по сути, нет, распалась орда. Каждый за себя стал жить. До чего дошло — вернулся Аслан, и Дойник перед ним, кажется, протянул лапки кверху. С Лёнчиком, который бывший комсомольский секретарь, вообще беда: убили Лёнчика. Обложили налогом, он отказался платить, мало того, заявил в милицию, думал, бывший райкомовский вес поможет.